Анна Элфорд - 313 дней - Агапэ

Мания – синтез Людуса и Эроса, любовь-одержимость. В основе этого типа любви лежит ревность и страсть. Это иррациональная любовь. Древние греки говорили «безумие от богов»; считали её наказанием. Страдают все – и влюблённый (внутренняя неуверенность, постоянное напряжение, душевная боль, смятение), и также возлюбленный. Если отношения и реальны, то факт согласия с таким ходом жизни больше похож на мазохизм. Мания – полнейшая зависимость, больше оцениваемая как «американские горки»; от возвышенного, чистого духа до стремительного завершения, попыток сбежать, исчезнуть из жизни партнёра.

Агапэ – тот самый сентиментальный, романтический идеал; золотое сечение; бескорыстное смешение Сторге и Эроса. Для Агапэ характерно полное уважение к желаниям возлюбленного, альтруизм, обожание, привязанность, нежность, страсть. Это явление редко; любовь Агапэ – это связь на духовном уровне; возлюбленные доверяют друг другу и не боятся неверности. Пара развивается, растёт вместе. Но также данное понятие подразумевает под собой любовь меж друзьями без сексуального влечения. В Библии об Агапэ говорится: «Долготерпит, милосердствует, не завидует, не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не разражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине, все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит».

Прагма – рассудительная, «практическая» смесь Сторге и Людуса; любовь «по расчёту». Партнёры (именно партнёры, а не влюблённые, ибо голова здесь главенствует над сердцем) бескорыстно помогают друг другу, делают добро, помогают в жизненных, к примеру, карьерных, испытаниях. Многие отношения, начинавшиеся с Людуса или Эроса, переросли в Прагму или Сторге. Может быть комбинирована с Людусом. Со временем этот вид любви становится лишь теплее, надёжнее.

Филия – любовь друзей друг к другу; любовь, проверенная временем. Сам Аристотель считал, что человек испытывают Филию по трём причинам: его друг полезен ему, приятен ему, рационален и добродетелен.

Аутофилия – любовь к самому себе; повышенный уровень Аутофилии имеет родственные связи со смертным грехом – гордыней и высокомерием.

Грейс

Пение птиц вырывает меня из сна в это утро пятницы. Яркое августовское солнце озаряет уютную комнату. Перед сном вчерашней ночью мне мерещился под окном силуэт мрачной, роскошно одетой женщины. Призрак её присутствия, была ли женщина там или нет, ощущался на метафизическом уровне и наполнял вечерний воздух тревогой и тоской. Пытаясь отогнать мрачные впечатления, я встаю с всё ещё манящей кровати; за окном никого нет, словно тревожный образ нарисовала моя буйная фантазия. Я бреду на кухню в этом тоскливом месте уединения – в доме, где я давным-давно растворилась в дожде брошенных слов, в лучах минутного солнца счастья и надежды, в мыльной пене океана воспоминаний. Бежевые обои на кухне, что объединена со столовой и гостиной, напоминают о детстве и о времени, когда мой отец ещё не сгнил, не был съеден червями, когда он не был сбит насмерть поездом внутри своего автомобиля. Моим образцом для подражания всегда был отец: в самой его осанке было какое-то достоинство, он всегда был прав в своих внятных суждениях, а на других ему было с высокой горы плевать; он носил строгий костюм и вечно был в чернилах от трудов над комическими стихами. Да, порой он изменял матери, но это не отнимало нашей неумолимой любви к нему. Отдалившись от воспоминаний, я смотрю на полуденную стрелку бронзовых часов, пока знакомый голос ложится на восточные мотивы обоев.

– Грейс, открывай живо!

Самый близкий человек вернулся на родину.

Моё имя – Грейс Хилл. И когда я встретила подругу, прилетевшую домой, где-то в километре от нас выступил некто подобный Звёздной ночи.

Звёздная Ночь

Когда-нибудь, возможно, он укроется с ней в укромность, и будут они идти и идти. Он всегда её будет вести, а она – к нему льнуть. Но в который раз Ночь сидит в каком-то гниющем кафе, имеющем значение лишь для нескольких человек на всём свете. Это был прибрежный университетский городок, где народ тихий, а все разговоры только о погоде. Люди здесь жили, которые больше смахивают на смиренных овец из Англии. (Однако сами англичане здесь не выделяются) Здешние вообще, стоит заметить, не любят тех, кто выделяется, кто привлекает к себе внимание – достижениями, поведением, биографией.

Лишь сегодня, впервые за долгое время, Ночь ощущает очарование какого-то древнего диснеевского фильма. Она усмехается от мысли, что в своём доисторическом отрочестве и подумать не могла о подобном обороте слов. Честно сказать, её смятенные чувства, как бы Ночь их ни скрывает, могут без её же ведома выйти из-под контроля. С кем-либо другим есть возможность играть, стать другим: стать блуждающим огоньком; на вечер одревеснеть, превратиться в бесчувственного, безэмоционального пьяницу; пошло расшутиться, выказывая естественное человеческое беспутство, трахая жирных кабанов и загоняя заядлых шлюх и наоборот; стать выпускницей университета и перечитывать «Лолиту». Но не с этой чувственной, горьковатой девушкой в километре от тебя.