Роман Канушкин - Телефонист

– Привет… Смотрю, всё больше входишь во вкус?!

Тренькнула напоминалка: лекция по изменённым состояниям сознания на высших режиссёрских курсах во ВГИКе. Завтра такая же на психфаке МГУ.

– Расскажу им про старого доброго Тимоти Лири, – сообщил он напоминалке в айфоне. – А потом здорово напугаю.

Оба курса лекций с подачи Ольги. «Пограничный писатель, развлекающийся с пограничными феноменами. Они очень тебя хотят».

С подачи Ольги. Как и выставка. Как и многое, что случилось в его жизни в последний год.

«Ты мой лучший арт-проект! – сказала она. А он смотрел в её разноцветные глаза и всё больше влюблялся. – По крайней мере, самый любимый».

Он не хотел влюбляться. Любовь как арт-проект. Так они решили вместе, когда переспали во второй раз. Первый вышел случайным и не сулил обещаний. А потом они решили «приколоться». Это было её слово. Её лексика вообще не включала никаких сантиментов, скорее напротив. Тем весомее были крайне редкие слова нежности. Арт-проект охватывал большие пространства, включая выставку, его лекции, продажу книг и то, что они творили, словно дорвавшиеся друг до друга подростки. Только они вдвоём знали, что происходит на самом деле. Всё это детское колдовство в стиле Сальвадора Дали, конечно, не могло быть всерьёз, но в тот момент думать так оба нашли забавным. На короткий миг в своей маленькой вселенной они стали богом и богиней. Смешно, прямо как дети малые…

– Ну, если нас прёт, почему бы и нет? – возразила Ольга. – И смотри, всё у нас получается. А, мой бумагомарака?!

За её весёлым цинизмом что-то стояло, сильное и, возможно, надломленное. Он это чувствовал и иногда хотел пробиться туда. Всё прекрасно понимая про то, что ад – это другие. Чёртово любопытство. Порой он думал, что писатели – не самые приятные типы.

Но влюбляться-то он точно не собирался. Его устроило «секс без удержу как арт-проект». Поначалу так и было. Без удержу и порой в самых неподходящих местах. Они шутили, что увеличивают плодородие мира. И вот теперь в том лесочке вырастет «их дерево», а в море (их не смущало, что это был средиземноморский пляж, и никому бы в голову не пришло, чем на самом деле занята эта симпатичная парочка) остались плавать их «русалочки». Неподходящие места не были фетишем, попыткой чего-то там разнообразить или обострить. Им не надо было ничего обострять. Так выходило случайно, и всем «приколам» они предпочитали обычную постель. Желательно пошире. Просто грёбаная химия, физическое влечение. Стоило признать, конечно, что и за пределами постели им было хорошо. Лёгкий роман двух взрослых людей. Им было хорошо вместе. Вот так вот случайно нашлись. Он шутил, что во всём виноваты её глаза – зелёный, которого не бывает в природе, и голубой, как тайный лёд в горах, который они видели вместе. Разноцветка, ведьма, но не черноглазая цыганка и не босоногое лесное диво, а ведьма-инопланетянка. Как Дэвид Боуи.

«Что ты несёшь? Как я могу быть Дэвидом мать его Боуи?» – смеялась Ольга.

«Я говорю «как» мать его Дэвид…»

«Он мальчик, я девочка».

«Ты какая-то херь, и я не могу этого понять, – разговор был после какой-то вечеринки. – У тебя другая женская сущность, хоть и очень сильная. Этого не понимаю, все бабы не такие. У тебя даже похоть другая. Ты, блин… третий пол из «Звёздных войн».

«Ты опять нажрался, – только и ответила она. – Но ладно, мне приятно».

Он часто нёс ахинею, она нет. Она знала, что слова не имеют значения. И знала, какое сообщение за ними стоит. Конечно, у всех парочек свой язык. Чаще всего как эвфемизм для табуированных выражений и всяких слащавостей. Здесь было другое. Общий способ коммуникации друг с другом и с миром.

Ольга становилась всё более модным галеристом. Его выставка тоже была её идеей.

«Твои рисунки без этих подписей не так хороши», – сказала она.

«В смысле?»

«Нет, не то, – она поправила себя. – Недостаточно хороши. – Улыбнулась, хитро подмигнула, словно уже предвкушая грядущий успех. – Ахинея как способ формулировать метафизические истины. А мы с тобой – главные хулиганы».

«Ну… у тебя с этим полный порядок, – заявил он. – Можешь заняться подписями сама».

«Не-не, ты это делаешь очень изящно».

Он рисовал всегда. На полях, когда писал, или от нечего делать, или когда «затык», но больше всего, когда замысел новой книги вот-вот родится. Его графика была довольно выразительной, драматичной, рука тверда, и на фантазию не пожаловаться… но так, ничего выдающегося. Для комиксов сойдёт. И очень точно передавала его текущее настроение. И вот так однажды из тьмы каких-то совсем уж шизофренических рисунков выполз, медленно озираясь, Телефонист. Рисунков накопилось много, он делал к ним подписи, развлекался: подписи были совсем невпопад или через очень уж заковыристую цепочку ассоциаций, если проследить их в принципе представлялось возможным. Потом Ольга это назовёт «ахинеей». Но это потом. Когда рисунки перестали быть сырыми. А так он не показывал никому их особо… Конечно, издатель ему даже предлагал сделать графический роман о Телефонисте, но чего-то в рисунках всё-таки не хватало. Сыроватые, и вообще…