Роман Канушкин - Джандо

Дядя Витя открыл глаза — будильник, если он не врал по старости, показывал шесть утра.

«Пивка… — была первая мысль, прорвавшаяся сквозь узкие щели гудевшей Дяди-Витиной головы. — Пивка… — А потом уныло: — Не попить… Палатка в розлив открывается только в восемь, екын его в тудын…»

Всю ночь Дядю Витю мучили кошмары — ему снились какие-то мокрые чудовища, пытавшиеся усесться на грудь, а просыпался он от взмахов крыльев огромной бабочки или летучей мыши, оказавшейся на поверку его дворнягой Королем, вознамерившимся летать. Штаны Дядя Витя снять забыл. Забыл или не успел. Король посмотрел на хозяина грустными глазами и лениво завилял хвостом. Параллельно Дяде Вите, только на уровень ниже, уткнувшись носом в остатки когда-то дорогого и модного паласа, спал Андрюха — лучший Дяди-Витин корешок. Почему-то Андрюха был в одних цветастых трусах и весь усыпан штукатуркой. Во сне он пытался притянуть к себе доброжелательного Короля и им укрыться.

— Ох! — вздохнул Дядя Витя.

Свет он выключить тоже забыл. Нехорошо. Нехорошо… Ну и что? Теперь не ему за все это платить.

Дядя Витя посмотрел в захламленную даль своего бесконечного коридора, вздрогнул и снова сказал: «Ох! Екын…

На паласе спал вовсе не Андрюха. Андрюху он обнаружил в глубине коридора — тот сладко дремал, свернувшись калачиком на дверном коврике в прихожей. А этот тогда кто же?

Дядя Витя попробовал напрячь память — это не дало никаких результатов, но пивка захотелось сильнее. Через какое-то время он обнаружил, что и сам лежит не в своей постели, а на стареньком полуразвалившемся диванчике и укрыт всего лишь оконной занавеской. Зато на его кровати (когда-то, может быть, целую жизнь назад, это называлось их с Валей брачным ложем) спит какая-то девочка, так похожая на молодую Валю, его жену. Только он уже два года как вдовец.

Капельки пота выступили на лбу Дяди Вити. «Все, — с грустью подумал он, — допился…»

Он еще раз с тоской посмотрел на свою кровать, и тогда щели в мутной голове Дяди Вити расширились, позволяя всплыть каким-то воспоминаниям.

— Ой, да это ж всего лишь студенты! — Дядя Витя вдруг почувствовал себя таким счастливым, словно ничего лучше студентов в мире быть не могло. — Вчера гуляли вместе — студент с подругой! Ой, голубчики, екын вас в тудын!

Дядя Витя уставился на палас. Ага, штукатурка! Студент… Затем он посмотрел на свои руки, штаны, дырявые носки. Штукатурка. Дядя Витя поднял тяжелые глаза — на потолке красовалось огромное засохшее пятно.

«Дураки мы! Екын нас в тудын», — подумал Дядя Витя. И хоть не ему теперь за все это платить, но все равно не по-людски как-то. Ведь столько лет здесь был его дом.

Вчера Андрюха и Дядя Витя заканчивали гулять с шумной компанией студентов. Вот этого, в цветастых трусах, они прихватили с собой. Скорешились, стало быть. Студенты обмывали в кафе-рюмочной какие-то зачеты, а Дядя Витя заявил, что он тоже все зачеты в своей жизни уже сдал.

— А, так за это стоит выпить! — дружно отозвалась молодежь.

Дядя Витя вообще-то собирался домой, но по рюмочке согласился.

Дальше следовал провал, затем картинка: они идут со Студентом, обнявшись, прямо по московским сугробам, причем Студент — в одних цветастых трусах. Дядя Витя еще раз посмотрел на палас — ага, точно, в этих самых! Студент орал песни «Закаляйся, как сталь» и «Путники в ночи», а более традиционно настроенный Дядя Витя радостно басил «Ой, мороз, мороз… Затем Студент (хоть убей, Дядя Витя не мог вспомнить его имени и причину его раздетости) сказал, что путь самурая есть смерть, и изобразил что-то, напоминающее младенца на горшке. Он назвал это позой Лошади. Из-за чего Дяде Вите приснилась лошадь на горшке. Дальше снова следовал провал. Потом они пили за Вечный Союз Студентов и Пенсионеров (председатель — Андрюха), а потом вдвоем со Студентом вылили на потолок целый таз воды. Радости было! Вода — на счастье! Эпоха Водолея! Однако подруга Студента — она сначала все время смущалась и говорила, что Студент из очень интеллигентной семьи и большая умница, а такое с ним впервые; правда, потом смущаться перестала — заявила, глядя на потолок, что это прошла Третья мировая война, а мокрая осыпающаяся штукатурка не что иное, как радиоактивные осадки.