Марк Крам - Сны, колеблющие разум пустотой кошмаров

Кертис замолк на полуслове, как если бы кто-то зажал ему ладонью рот. И в жизни больше не проронил ни слова. Я точно был уверен – он мертв.

Почему я так решил? Чей-то голос, не похожий ни на один из выдуманных моим сознанием, в голове четко сказал, что он труп, хотя выразился несколько иначе – в какой-то странной грубоватой форме, не вполне для меня понятной. Я не отрицал, и почему-то решил, что спорить с ним бесполезно. Все равно проиграю. Он сказал мне:

«Встань и посмотри»

Я поднялся и медленно пересек комнату. Достигнув темного угла, обошел спинку кресла, за которым неподвижно, бессмысленно глядя в одну точку, растянулся мой друг. Его руки безжизненно свисали с подлокотников. Живот невероятно раздулся и выпирал из-под рубашки; покрытый язвами и волдырями, внутри него активно что-то копошилось; лицо приобрело мертвенно синий оттенок и распухло, как от страшной аллергии. Из левой ноздри вдруг вылетела жирная зеленая муха; она стремительно взлетела к потолку и скрылась в черном дыме.

– Парни, – вымолвил я чуть дыша, – кажется, Кертис сдох…

После короткой паузы, Стикс прыснул от смеха.

– Давно пора, – заявил он с совершенно серьезным видом. – Бесит меня этот черт… черт… черт… черт… черт!

Он еще несколько раз повторил это слово, и разразился диким хохотом, с силой откидываясь на спинку кресла, от чего оно недовольно заскрипело.

– Нет же… я серьезно… Твою мать, он покойник! – Только сейчас пришло осознание случившегося. И отчаяние сменилось на парализующий ужас. Так резко поменялась обстановка, что я даже не сразу сообразил, где вообще нахожусь. В каком-то неизвестном, насквозь пропахшем едким потом, помещении: без дверей, и выйти можно только одним способом – через окно, а мы кажется на седьмом этаже. Или на девятом?

Я попятился назад, натолкнувшись на настольную лампу, которая покачнулась. Но не упала. Рефлекторно я успел ее поддержать.

Грязные вещи и неудобная мебель, по которой ползали клопы, эти уродливые декорации к моему маразматическому фильму – оно казалось таким чуждым и ненастоящим. Таким иллюзорным и пугающе-безобразным. Словно придумано кем-то. Каким-то больным, депрессивным уродцем, с неврастеническим вкусом собирающим здесь ужасающую коллекцию ночных кошмаров. Голые стены сужались до размеров клетки. Теснились друг к другу, словно хотели раздавить. Давление. Я чувствовал, как стало тесно внутри и снаружи. Я хотел выбраться. Сбежать.

– Что я здесь делаю?

«Он мертв. Труп. Покойник. Мертвец. В одной комнате с мертвецом. Не спит. Совсем, как живой. Но теперь уже мертвый. Навсегда. Навечно», лихорадочно вертелись в голове мысли. Мимолетно. Хаотично. Бессвязно.

Темнота теперь отнюдь была не дружелюбна, а дым, который ранее висел над потолком, внезапно опустился на пол, закрывая ноги ниже колен. Словно поверженный зловещей догадкой, я завопил:

– Быстро! Стирай знак! Нужно немедленно стереть знак!

Клеменс недоуменно на меня посмотрел, оставаясь на месте.

Я ползал по полу, как червяк; лихорадочно водил руками, как слепой потерявший очки.

«Уже поздно»

Дым рассеялся. Знака на полу не было. Теперь оставалось только молиться. Кому из богов? И кого призвали мы? Стикс был прав лишь отчасти – ему требовалась жертва. И он выбрал ее. Жертвой стал наш молчаливый любимый друг Кертис. Но этого не достаточно. Скоро ему понадобится еще. И кто будет следующим?

«Мой агнец»

– Что происходит? У нас получилось? – взволновано спросил Клеменс.

– О да, мать твою, у нас получилось! – огрызнулся я. – Что за хрень ты прочитал?! Кого мы вызвали?!

– Езус – добрый бог, – сказал Клеменс с каким-то упоением в голосе.

– Что?

– Божество кельтов, – ответил он. А затем перевел взгляд в сторону кресла, где в сумрачной части комнатки покоился мертвый Кертис. Как обычно безмолвный, словно он вовсе и не умер, словно сейчас вот-вот он резко вскачет, паршивец, и заорет, как полоумный, сетуя на проклятых насекомых, жертвой которых он по иронии обстоятельств стал – по злой иронии, как будто в насмешку.

– Так что с Кертисом?

– Надо как-то отсюда выбираться, – пробормотал я, прохаживая вдоль стен и тщательно ощупывая их, как если бы искал потайной рычаг, ведущий в другую комнату. Духота не спадала. У меня началась паника, балансирующая на грани с умопомешательством. В реальность вплетались различные галлюцинации. Телом верховодили чувства, но никак не здравый смысл; его не существовало.