Елена Келен - В то далекое теплое лето

– А я-то тут при чем? – услышала она капризный голос Озерцовой, уже выскакивая из класса.

Володька метнулся вслед, едва не сбив с ног входящую в кабинет химичку.

– Кравченко! Климова! Вы куда, урок начался… Ребята, объясните, что происходит?

– Да что объяснять, Галина Михайловна, весна, любовь… – сказал кто-то.

Он догнал ее уже в коридоре на первом этаже. Грубо схватив за руку, оттащил к раздевалке, подальше от любопытных глаз:

– Наташк, нам надо поговорить…

– Зачем ты устроил весь этот цирк? – ее глаза метали молнии, а голос звенел от гнева и слез.

– Извини, я не хотел тебя обидеть. Это не цирк.

– А как назвать то представление, которое ты устроил в классе? Ты обо мне хоть немного подумал?

– Это не цирк, – упрямо повторил Владимир. – Я только о тебе и думал все эти дни… Наташ, я люблю тебя.

– Что?!

– Что слышала.

– А ты меня спросил? – растерялась она.

– Вот я и спрашиваю…То есть говорю тебе.

– Я не верю ни одному твоему слову!

– И что мне сделать, чтобы ты поверила? Спеть под окном серенаду или броситься с крыши? Представляешь записку «В моей смерти прошу винить Наташу К.»…

– Это не смешно.

– А я вовсе и не смеюсь. Решай, одно твое слово…

– Ты сумасшедший.

– Наверное… Нат, пойдем отсюда на улицу, что ли. Или в класс давай вернемся, мне по химии надо пару исправить, я предкам обещал, а то наша колба грозится в четверти трояк выставить. Да и по истории у меня полный завал. – Он взял ее под локоть и потянул. – Пойдем.

– Володя, ты возвращайся на урок, – Наташа высвободила руку и отстранилась.

– А ты?

– А я пойду домой. – Перехватив его отчаянный взгляд, она пояснила: – Пойми, мне действительно надо побыть одной.

– Ты что, разговоров боишься? Да пусть они только попробуют что-нибудь сказать!.. Ладно, плевать на эту химию…

– Я никого и ничего не боюсь. Просто после всего, что случилось, мне не до учебы, ничего в голову не полезет. Но ты правда иди на уроки и не спрашивай меня больше ни о чем. Мы успеем еще поговорить и наговориться. Позвони мне после школы…

– Я не буду тебе звонить, я зайду часика в три, ладно?

– Ладно.

– Хотя нет, в три не получится, – с досадой спохватился Кравченко. – Черт, я ведь совсем забыл… Знаешь, давай лучше в четыре…

– У тебя что, тренировка?

Владимир замялся.

– Да нет. Так, одно дельце есть. Потом расскажу, при встрече. В общем, в четыре я у тебя железно. – Он задержал ее ладошку в своей.

Наташа не стала ничего уточнять – побоялась спугнуть лишними вопросами синюю птицу счастья, которая оказалась вдруг в ее руках и неожиданно обернулась не крохотной синицей, а настоящим белым журавлем, стерхом. Почему именно им? Да кто ж его знает, может быть потому, что стерхи очень редки и в природе их осталось так мало.

– Тогда до встречи?

– До встречи.

Домой она не шла, а летела. Молча зашла в квартиру и, отшвырнув в сторону портфель, закружилась в сумасшедшем безудержном вальсе. Что творилось в тот день в ее душе, трудно передать словами. Первое светлое чувство оказалось взаимным. О таком она даже не смела мечтать. Кто сказал, что чудес не бывает? Бывает, еще как бывает! Любить и быть любимой – разве это не чудо? И не важно, что взрослые твердят, будто школьная любовь в пятнадцать лет не имеет продолжения. Ничего-то они не понимают. У них с Володькой все будет по-другому, как в сказке, как в красивых заграничных фильмах.

О Марго Наташка старалась не думать, в какой-то момент ей даже стало жалко бывшую подругу: в одночасье оказаться опальной принцессой, наверное, страшно, но она быстро прогнала от себя эту мысль – сама виновата, за боль и унижение других надо платить. С Риткой, конечно, еще предстоит неприятный разговор, но это будет потом, завтра, а сегодня она никому не позволит омрачить свою радость…

– Борька, ты знаешь, что означает выражение «рушится мир» или «земля уходит из-под ног»? Хотя о чем я тебя спрашиваю, теперь-то знаешь. А я узнала это в тот проклятый майский день. Володя не пришел ко мне ни в четыре, ни в пять, ни в шесть часов. А потом раздался звонок. Трубку взяла мама, уже вернувшаяся с работы. Тихо ахнув, она передала ее мне. Звонила наша классная. Каким-то бесцветным старческим голосом Антонина Петровна сообщила, что Кравченко разбился. Упал с крыши четырнадцатиэтажного дома прямо за мусорные баки, поэтому его обнаружили не сразу, а только вечером. Говорили даже, что отец опознал сына лишь по лампасам на спортивных штанах. Физкультура была последним уроком, и Володька не стал переодеваться, домой он, как выяснилось, не заходил.