Виталий Патлис - HOMO CARCERE. Человек в тюрьме

Но, пожалуй, самый максимальный по гнусности метод заключается в прямой фальсификации улик и в сфабрикованности обвинительного заключения. Обычно так происходит с теми, кто не побоялся когда-то перейти дорогу власть имущим. Схема на удивление проста и действенна. Твой «знакомый» очень просит помочь, бросить пару «косарей» ему на карту. Ты можешь не распознать подвох, ну мало ли жизненных ситуаций случается. Ты не жмот, да и сумма смешная. Как только тебе приходит уведомление об успешности перевода, ты становишься обвиняемым по 205 статье – терроризм. Потому что счёт, на который упали твои деньги, числится за экстремистской организацией, запрещённой в РФ. А ты их только что проспонсировал. Теперь ты – пособник террористов. До 20 лет строгача. Правда есть вариант. Если ты «продашь» свою квартиру кое-кому за бесценок, то статью могут и переквалифицировать, если и вообще не прекратить дело. Откажешься – идёшь фигурантом «по полной». Согласишься – лишишься квартиры и… всё равно угодишь под статью; верить «хорошим» людям в такой ситуации ни в коем случае нельзя.

Что меня очень удивило в тюрьме – здесь практически не ругаются матом. Кроме неизбежных неопределённых артиклей вида «бля» и «нах» даже маргинальные элементы почти не употребляют обсценную лексику. Мои же дискуссии о смысле жизни и позиционировании человека в обществе с близкими по духу людьми (коих я встретил за решёткой в большом количестве) и вовсе могли бы напомнить литературные посиделки где-нибудь в библиотечном зале. Если бы не решётка на решках. М-да, если бы…

В тюрьме свои правила, свой сленг, свои отношения – но всё это без базарного, бытового мата. Как ни странно.

Один из самых животрепещущих вопросов в заключении, конечно же, питание. В каждом отдельном заведении пенитенциарной системы РФ оно имеет свои особенности. Однако есть и общее – в основном такое питание и едой-то нормальной назвать нельзя. Видимо потому, что с точки зрения той самой системы предназначено питание не гражданам, а отбросам общества. А отбросам какая положена еда – совершенно очевидно – те же самые отбросы. С редкими, очень редкими исключениями.

Например, в СИЗО Капотни нам давали вполне свежий, даже вкусный хлеб. В Бутырке чёрный хлеб есть было совершенно невозможно, по вкусу он напоминал жёванную бумагу. В лагерях, насколько мне известно, случается ещё хуже – хлеб там иногда получается второразовый, его делают из старых, заплесневелых буханок; после употребления оного нередки несварения и даже заворот кишок.

Приносят хлеб в 6–30 утра. Кроме этого – на каждого арестанта положена столовая ложка сахара. Так на бумаге. А в реальности, чтобы получить паёк именно на каждого, требуется уговаривать раздающего, чтобы дал на всех. Никто там специально не будет считать количество сидельцев и скрупулёзно отмерять дозы, сыпанёт на глазок (причём, всегда ошибётся в меньшую сторону – это в вертухаевской крови) и вася-кот.

На завтрак каша – сечка – на воде и без соли. Есть такую с непривычки тяжело, но надо. Чай всегда просто ужасный: старый, тухлый, с запахом плесени. Я попробовал пару раз и отказался. Обойдусь как-нибудь.

На этом всё. «Сытые» и «счастливые» можем ждать обеда. По большому счёту, ждать его начинаешь непосредственно после окончания «завтрака». Потому что сказать, что ты хотя бы перекусил – нельзя. Ты просто ввёл в свой организм через ротовую полость некоторое количество калорий, что позволяют твоему организму поддерживать состояние жизнедеятельности. Ни о каком насыщении и удовольствии от трапезы речи не идёт от слова совсем.

Мне и моим сокамерникам образца 2021 года очень повезло. Причём в данном случае я употребляю это слово без кавычек. Сейчас объясню. До 2018 года обед в СИЗО подавали в общей тарелке. То есть первое и второе бухали в одну ёмкость, где оно неизбежно перемешивалось между собой и в таком виде приносилось в камеры. Учитывая невысокую пищевую привлекательность каждого блюда по отдельности, смешиваясь, они приобретали и вовсе тошнотворный вид.

Лишь благодаря Наталье Кондратьевой, – дай бог ей здоровья! – члену ОНК (Общественная наблюдательная комиссия), к концу второго десятилетия двадцать первого века в правило внесли изменения и разделили подачу первого и второго блюда для заключённых в разные тарелки. Так что нам выпала честь наслаждаться почти комплексным обедом. Пускай качество отдельных ингредиентов и продолжало оставаться на уровне сопоставимом с плинтусом и с таким же вкусом. На первое, как правило, подавалась бурая бурда, которую почему-то называли «суп». Но кипячёная вода со свёклой – ещё не «борщ», чтобы там не говорили тюремные повара. Хлебать такое неприятно и почти невозможно. Единственное, что хоть немного напоминало «первое» – свекольник с солёными помидорами. На второе – «котлета» (пожалуй, всё меню тут можно смело заключать в кавычки). Бесформенный запечённый кусок то ли мяса, то ли печени. Гарнир – тушёная капуста или варёная картошка – это хотя бы не противно проглотить, испортить такое даже при желании сложно. Вечером тот же варёный картофель и местный деликатес – жареная сельдь. Сейчас я заявляю почти без сарказма, потому что хоть и прожаренная в старом подсолнечном масле, но, всё же, не утратившая до конца своих вкусовых качеств настоящая рыба. Её я ел даже с некоторым подобием удовольствия.