Н. Фишер - Регрессия. Гори!

Играя в самого строгого смотрителя, мой парень (каждый раз произнося эти слова про себя, я вздрагивала) отправил меня готовиться ко сну. Я заглянула в шкаф в спальне и никак не могла сообразить, где же я храню белье. Зато собственное отражение в зеркальной двери влекло меня. Я приблизилась вплотную к холодному стеклу и прижалась лбом – видеть свое лицо я не могла, зато отражение тонких кистей, словно сделанных из фарфора, изящных щиколоток и рыжих волос, отросших почти до талии, от меня не пряталось. Неужели это все – я? Почему я даже саму себя не помню? Мне казалось, что я никак не могу быть огненно-рыжей красивой девушкой, появившейся в зеркале. Бесцветной мышью, сливающейся с окружающей квартирой, – вот кем я представляла себя в своей голове. Но почему? Где же моя воля? А была ли она вообще?

Дверной звонок надрывно зазвенел, и я вздрогнула, отпрянув от зеркала.

– Ну вот что они приперлись? – ворчал Иоганн, теперь совсем по-хозяйски отпирая дверь, не удосужившись взглянуть в глазок. – Я же просил приходить завтра.

– Кто там? – спросила я, выглянув в коридор.

– Родители твои, наверное, не выдержали! – Он распахнул дверь, на пороге которой оказалась девушка в тонкой кожаной косухе, с ярко подведенными глазами и волосами всех цветов радуги. Я видела ее лишь мгновение, но почувствовала, что хорошо знаю эту вызывающего вида неформалку.

Иоганн подскочил на месте и рывком вытолкнул девушку за дверь, оставив лишь узкую щелку. Я на цыпочках выбралась в коридор, стараясь остаться незамеченной. Мой парень все то время, что я была в сознании, казался мне сдержанным и спокойным, умеющим быстро брать себя в руки, и то, как он с ненавистью шипел на оторопелую девушку, меня удивило. До меня долетали лишь отрывки фраз, но догадаться, что он ее прогоняет, было несложно. Вот только почему? Кто она? И что значит для меня?

– Ты что здесь делаешь? Выметайся!

– Татьяна Петровна сказала, что Аньку выписали! А вот ты здесь что забыл, герой-любовник? Сначала пропал, а теперь любовь до гроба? Удобно, когда она ничего не помнит, правда? Можно любую лапшу навешать! – Девушка с вызовом пихнула Иоганна в плечо.

– Убирайся! И не возвращайся сюда! – процедил он сквозь зубы.

– Не дождешься! – наотрез отказалась девушка. – Ты у меня подругу не отберешь!

Иоганн замер, набрал в легкие побольше воздуха и тихо, монотонно и как-то убаюкивающе повторил:

– Уходи. И не возвращайся. Забудь, что Анну выписали.

Девушка рассеянно взглянула на него, потом на приоткрытую дверь, развернулась и молча ушла. Иоганн отряхнул руки, будто выполнил неприятный, но обязательный ритуал, натянул улыбку и вернулся в квартиру так быстро, что я еле успела шмыгнуть обратно в спальню. Он заглянул ко мне и промурлыкал:

– Ложная тревога. Это не родители.

– А кто? – Я старалась сохранять спокойствие, хотя сердце тяжело ухало где-то возле горла.

– Да продавцы какие-то. Надо же – приличный дом, а шляются, кому ни попадя. Не бери в голову. Тебе пора отдыхать, ложись. Скоро приду пожелать спокойной ночи.

Он затворил дверь и погасил свет, оставив меня наедине с пустотой и бликами от уличных фонарей на потолке, что искаженно отражались в зеркале напротив кровати. Волосы мои казались кроваво-красными от попадавших на них отблесков, а сама я в длинной белой ночной рубашке напоминала призрака. Призрака самой себя. Призрака той Анны, которая знала, кто она. Анны, что умела чувствовать, отличать добро от зла и заботу от опасности. Я же не умела ничего. И ничего не помнила.

Кто такой этот Иоганн? И почему так страшно оставаться с ним под одной крышей ночью? Почему он не впустил девушку, назвавшую себя моей подругой? И куда он пропадал? Так много вопросов роилось в моей голове. И это ощущение казалось мне знакомым. Словно не впервые мне приходилось разгадывать тайны высокого красавца в черном.

Я проснулась от яркого света, бьющего в глаза. После сна длиной в неделю и горы успокоительных, которыми меня щедро пичкали в больнице, отличать день от ночи я так и не научилась. Сон, преследовавший меня всю жизнь, состоявшую из трех дней, застыл в голове вязкой грустью от чего-то несбывшегося. Чего-то, что обязательно должно было произойти, но не смогло. Счастливой жизни, где не было беспамятства и сомнений, растерянности и зависимости, а были настоящие чувства, свобода и человек, смутный образ которого витал перед мысленным взором. Помешало этой жизни лишь одно обстоятельство. И имя этого обстоятельства – Иоганн.