Хет Бавари - Замалчивание - Временная капсула. Не разрешают говорить, но запрещают молчать

– Это противно, фу, – Нельсон брезгливо оттягивает двумя пальцами край своего свитера. – Ты бы хоть в кусты отошел, собака провокаторская, ты ведешь себя как какое-то перекати-поле. Что, не заметно?

Чед оттолкнул его от домофона, руки сами собой сжались в кулаки, но я успел перехватить удар прежде, чем он врезался в нос Нэша.

– Ребята, вы чего? Чед, что с тобой? В чем проблема? – Аавия взламывает домофон за считаные секунды до того, как Фримен с его шаткими нервами разнес бы любые преграды перед собой, чем он, кстати, не раз бравировал ещё в тот, самый первый выпуск. – Все в порядке, господа. Мы не доиграли партию. Быстро заходим и наверх!

– А если его мать не откроет нам дверь, то куда мы пойдем? – Чед вытирает нос тыльной стороной ладони. – Высадимся на свалке, как собаки бездомные?

– Какого хера у тебя руки холодные? Как лед. Как у трупа, – перебиваю я его, вспоминая захватывающее дыхание Картера над своим ухом, и бешеные удары его сердца, от которых у меня подгибаются колени. Езда на американских горках, каждый поворот, швыряющий тебя из стороны в сторону. На смену шаху приходит мат, церемониальный мордобой, инструкция по пользованию электрическим стулом, обмен сигаретами. – Дать тебе мою куртку?

Не соглашается, но врубается, что его душа нуждается в капитальном ремонте. Мы звоним в дверь, и нас встречает румяная моложавая женщина с глазами, похожими на капли дегтя. Нельсон хочет её обнять, но она отстраняет его ладонью, зубы у неё выбивают нервный танец. За её спиной пустая комната без мебели, непродуманное помещение с голыми стенами. Она сама выглядит как часть гнилого апельсина, цветного приложения к брошюре о вреде абортов. Чем больше я вглядываюсь в лицо матери Нельсона, тем больше черепных костей под туго натянутой кожей – словно каркас динозавра скреплён неткаными лоскутами, ни одна деталь не смята и не растрёпана. Это вымышленные яркие инструменты нашего воображения или тот случай, когда мы нашли подлинный нерв в ткани, покрывающей человеческое существо?

– Мама? – Нэш протягивает руки снова, она отбивается. От резкого движения куски её лица съезжают вниз, освобождая глаз и щёку.

– ?втрём ьтыб нежлод ен ыт евзаР

Меня жалит апатичный взгляд этих глаз, испещрённых сетью тонких морщин, стёртых до черноты. Дёготь, мучная пыль и усыхающая грязь. Нас развели как идиотов – каждого по отдельности, но никак не всех вместе. Я отталкиваю женщину, она отлетает на пол автоматоном из нашего холла, переворачивается несколько раз и замирает – её избитое до вмятин металлическое лицо словно впаяно в кафельный пол. Вокруг стоит давящая тишина. Она длится с полминуты, но мне кажется, что прошла вечность. Кансоу, жилец второго яруса, неторопливо выбирает книгу на полке в холле и не уделяет нашему возвращению какого внимания. Паук под стойко администрации выдавливает из себя нить накала, растягивает её от угла до угла комнаты. Скоро в неё попадётся не то муха, не то заряженная частица атома.

Бог на сторожевой вышке, сухой щелчок спички, ползущее во тьму пламя: все это снилось мне в неурочный час в бетонной коробке сновидческого санатория, где я продолжал находиться под различными надуманными предлогами. Часть ночей я спал котом на подоконнике, ещё часть – рыбкой в аквариуме. Я пробовал выходить на поиски своего психолога, но меня все время ловили и гнали обратно в комнату. Запас сигарет был на исходе. Я уже готов был сдаться, когда, проснувшись среди ночи от собственного крика, понял, что все двери из комнат исчезли. Как будто какая-то бригада выварила их вместе с петлями и запорами, оставив только пустые проемы. Однажды у меня уже был один такой сон, когда из своей квартиры я мог выйти в мир, где больше не было стальных решеток, тайн, людских маразмов и сподвохов. К сожалению, это был всего лишь сонный паралич. Сотни раз проделанный трюк с попыткой встать и доползти до другой комнаты в мареве, словно в глазах разом лопнули все кровеносные сосуды, навсегда отбил у меня охоту спать в душных помещениях, окуренных сигаретным дымком. Хотя всё было не слава Богу, и я все ещё не помнил, начал ли я курить где-то в далеком прошлом или это было недавней привычкой, паразитирующей на моём стрессе.

Эксперименту тесны рамки, в которые он заключен. Он хочет стать хаосом. И через детей ему это делать проще. И потом этих children остаётся только замуровать в бетонном гробу. Это бракованная порода цыплят. Но Пресвятой не понимает этого: там его сын, Алан, слишком высоко занесенный, чтобы падать обратно в кандалы. Гамильтон Хиллз как птица, чьё бетонное крыло изрешетили болтами, но она продолжает парить, как бы ни был разрушен её остов.