Хет Бавари - Замалчивание - Временная капсула. Не разрешают говорить, но запрещают молчать

Ты засовываешь в сумку все свои мятые тетради, надо было погладить их утюгом, но лень было, и ты оставил все как есть – мятые и неопрятные, блеск и глянцевый глянец, вечная молодость, вечная усталость, с колыбели и по торт с пятнадцатью свечками, потому что последняя, шестнадцатая свеча, сломалась на момент втыкания её в окаменевший торт, ты видишь, как все время меняется моя физиономия, особенно когда я улыбаюсь, мама, а теперь мне надо идти, меня ждет фантастический мир.

– Ты что, печатал свои учебники на машинке? Почему так долго, Джеффри? – отчим смотрит на тебя в зеркальце заднего вида, ты ждешь, пока он отвернется и будет следить за дорогой, потому что за дорогой у него получается следить намного лучше, чем за собственным сыном. – Каждая минута нашего времени стоит дорого. Из тебя вырастет бездельник, прячущий голову под крыло, когда дует ветер перемен. Именно поэтому мы и отдаем тебя в люди.

– Аллилуйя, – отвечаешь ты, и светлые волосы падают на твое лицо, отчего ты похож на ангела, которого изгнали с небес за его левые взгляды. Ты левак, ты совершенно левый и потому р-р-революционный, настоящий блудный сын от анархии и стакана во… дки? Вроде так это называлось в двухтысячных, но сейчас на дворе 2071, и ты летишь с отчимом на машине по трассе номер два, проложенной прямо в небо, и знаешь, что этот автомобиль марки «Икарус» никогда не разобьется из-за магнитных полей, они притягивают колеса к поверхности шоссе, вокруг тебя рисуются стальные ребра антенн, басы музыки мигают в такт твоим мыслям, твоя спина вибрирует от тактильных ощущений, которые не дают тебе заснуть, умные машины такие умные, когда-нибудь они поработят Орхолт, почему, блин, не сегодня?

Орхолт – деревня, киберпанк плелся в него почти два поколения, а когда он наконец дошел, никто его не понял, только шпана пользуется всякими очками «вертуальной» (как они сами их называют, коверкатели языка) реальности и обкатывает свою дрель на знойных красоток из пиратских интимных сетей. Ты туда не заходил, не потому что ориентация слишком ортодоксальная или мозгов не хватает, а потому что не возбуждают голографические прикосновения и биоэлектрическая стимуляция, из американской мечты сделали бутерброд и сожрали его, давясь и урча. – Молчишь, анархист и концептуалист, снова блуждаешь в мыслях по кармашкам и закоулкам сознания? Джеффри, пиздить тебя будут там, что ты понимаешь, – отчим скалится, но твой отчим для тебя – это не авторитет, он твой вечный позор. – Я тебе музон, а ты наушники в уши, чмошник фанерный? Надо было тебя в детстве ремнем дрочить по губам, может быть ты бы все понял.

– Ты пьяный за рулем. – ты не спрашиваешь, ты повторяешь, старательно и веско. Алкоголик, да еще и злой, нельзя заводить таких людей, но ты уже знаешь, что если он не поставил машину на автопилот, не развернулся и не влез на заднее сидение, чтобы дать тебе подзатыльник – он ничего плохого тебе не сделает. Не повезет он не-сына в элитный пансионат с побоями, а вот с издевательствами над твоим униженным достоинством и психикой – да, вполне. Кинет тебя стервятникам, когда ты уже сопли размазываешь, и плитки на лестничной клетке понятно, чем испачкаешь. – Хватит мне мозги подъебывать. Наверное, ты задаешься вопросом, читатель, как живется быдлу в 2071, почему этим людям нет числа в трехмерной вселенной, почему инстинкты продолжают наводить панику в семьях, ведь мы такие развитые и цивилизованные. А ответ простой – за закрытыми дверями, по кухням и машинам, как сейчас, говорить можно все что угодно, и плевать на все вопли протеста.

Мой отчим – Элисс Карт – какой-то дворник с большим стажем, встретил мою мать – Каролин Фелпс – экономического политика Орхолта, мать при виде его передернуло, и с тех пор он подметает её улицы, если ты понимаешь, о чем я. Куда пропал мой отец, ну, детей находят в капусте, вероятно там же и теряют их уже взрослыми (в капусте), я не знаю, я не видел и не слышал о своем отце ничего нового, начиная со своего пятилетнего возраста. Но отчим меня бесит, тупой и желчный человек, я никогда не осознаю, зачем моя мать подобрала его с улицы или почему она не оставила на этой улице меня, подобрав его, потому что в одном доме мы не уживаемся, поскольку он не умеет пользоваться ничем из техники, машинку водить научился и доволен, но даже с ней проблемы, потому что прямо сейчас мы чуть не влетели в стальную опору, но обошлось.

– Я же просил тебя помогать мне с дорогой, я не вижу ничего из-за этих чужих солнц! – почти кричит на меня отчим. Солнцы – это фары, его грубый сленг из низов Орхолта путается у меня на ушах дешевой лапшой быстрого приготовления. – Ты хочешь доехать до Гамильтона живым или нет? – орет он еще громче. Я ему не отвечаю, мы оба знаем, чего я хочу, о да, о да, о смерть, о кибернетические коровки на вывесках кафе с фастфудом, потому что настоящих я вообще никогда не видел вживую, но мы уже почти приехали. Я вижу перед собой здание в такой схеме, в таком разрезе, как помесь промышленного сооружения с рекламным щитом: облупленное стекло, косые швы, полуметровые ряды панелей, рама с проводами, опоясывающая это все. Неоновая вывеска гласит: