Ларс Кеплер - Контракт Паганини

Пьеса начиналась печальной румынской мелодией, медленной и насыщенной, но потом темп убыстрялся. Мелодия становилась ускоряющимся эхом себя самой, словно секундное искристое воспоминание о летней ночи.

Она летела вперед.

Аксель играл, потому что был счастлив, не думая – просто позволив пальцам плескаться, танцевать в подвижном журчащем ручье.

Он улыбнулся, вспомнив картину, висевшую в салоне у дедушки. Тот утверждал, что это лучшая версия «Водяного» Эрнста Юсефсона [39]. Ребенком Аксель любил истории об этом существе, которое топило людей, заманивая их своей чудесной игрой на скрипке.

Акселю пришло в голову, что он сейчас похож на Водяного – нагой юноша сидит в воде и играет на скрипке. Но в отличие от Водяного с картины Юсефсона Аксель был счастлив.

Смычок летал по струнам все быстрее, пока темп не сделался головокружительным. Аксель не обращал внимания на то, что конский волос развязался и свисал с порожка.

Так и надо играть Равеля, подумал он. Счастливо, без экзотики. Равель – композитор счастья, композитор молодости.

Аксель дал последним звукам подрожать в скрипке и унестись, словно легкому снежку с крыши за окном. Опустил смычок и собрался поклониться зиме, когда кожей почувствовал движение у себя за спиной.

Он обернулся и увидел Грету, стоявшую в дверях. Она прижала к себе одеяло и смотрела на Акселя странно темными глазами.

Он встревожился и серьезно взглянул ей в лицо:

– Что с тобой?

Грета не ответила, только тяжело сглотнула. Две большие слезы скатились по ее щекам.

– Грета, что такое?

– Ты говорил, что не репетировал, – вяло сказала она.

– Нет, я… Я имел в виду, что мне легко разучить новую пьесу.

– Поздравляю.

– Это не то, что ты думаешь.

Она покачала головой.

– Как я могла быть такой дурой!

Аксель отложил скрипку и смычок, но Грета вернулась в спальню и закрыла дверь. Он натянул джинсы, висевшие на спинке стула, подошел к двери и постучал.

– Грета? Можно войти?

Грета не ответила. Аксель почувствовал, как внутри растет черный тяжелый ком беспокойства. Вскоре девушка вышла, полностью одетая. Глядя в пол, она положила свою скрипку в футляр и оставила Акселя одного.

* * *

Концертный зал был полон. Грета играла первой. Проходя мимо Акселя, она не взглянула на него, не сказала «привет». На Грете было темно-синее бархатное платье и простая подвеска-сердечко.

Алекс ждал, сидя с полузакрытыми глазами в ложе. В зале стояла тишина, только иногда что-то слабо вздыхало за пыльным пластмассовым вентилятором. В ложу вошел Роберт.

– Не с мамой сядешь? – спросил Аксель.

– Я волнуюсь… не могу смотреть, когда ты играешь. Лучше посижу тут, подожду.

– Грета уже начала?

– Да. Здорово играет.

– Какую пьесу она выбрала? Не Тартини?

– Нет, что-то из Бетховена.

– Ясно, – промямлил Аксель.

Братья замолчали. Через несколько минут в дверь постучали. Аксель поднялся и открыл женщине, которая сообщила, что скоро его очередь.

– Удачи, – пожелал Роберт.

– Спасибо. – И Аксель, взяв скрипку и смычок, пошел за женщиной по коридору.

Со стороны сцены послышались громкие аплодисменты; Аксель успел заметить, как Грета с отцом торопливо входят в свою ложу.

Коридор кончился. Теперь Аксель ждал за боковой кулисой, когда конферансье объявит его выход. Услышав свое имя, юноша вышел под свет прожекторов и улыбнулся публике. Когда он объявил, что будет играть «Цыган» Равеля, по залу прокатился вздох.

Аксель положил скрипку на плечо и поднял смычок. Заиграл печальное вступление, а потом взвинтил темп до невероятного. Публика задержала дыхание. Аксель сам слышал, что играет блестяще, но на этот раз мелодия не бурлила, как вода в источнике. Не было больше счастья; теперь он играл, как настоящий Водяной. Играл с обжигающей, лихорадочной тоской. Отыграв три минуты так, что мелодия сыпалась ночным дождем, он вдруг намеренно сбился, потерял темп, слегка сфальшивил и оборвал мелодию.

В зале воцарилась тишина.

– Прошу прощения, – прошептал Аксель и спустился со сцены.

Публика вежливо похлопала. Алиса поднялась со своего места, пошла следом за сыном и остановила его.

– Иди сюда, мой мальчик. – Она положила руки ему на плечи, погладила по щеке и сказала тепло и торопливо-взволнованно: – Невероятно. Лучшая трактовка, какую мне доводилось слышать.

– Прости, мама.

– Нет, – ответила она, повернулась и вышла из зала.

Аксель направился в ложу за одеждой, но его остановил прославленный дирижер Герберт Блумстед.