Мио Вик - Тест на отцовство

Все мои органы чувств на пределе. Осязаю, как работают его стальные мышцы, как жилы напряжены. В какой-то момент мне чудится, что я слышу, пульсацию крови по его венам. Кажется, что в могучем теле бешено разгоняется энергия. И вдруг следом в ягодицы упирается эрегированный член. Через ткань его брюк и шёлк моего платья. Жаром окатывает его возбуждённое дыхание. Моя кожа горит, и волнами разносится электрический заряд от клеточки до клеточки по всему организму.

Слитые в монолит, шагаем ещё два шага. Раздутые мужские мышцы вздрагивают, когда Бурсин ставит меня на ноги у двери. Ещё мгновение ловим общую нашу дрожь. Он отстраняется и быстро уходит, не произнеся ни единого слова.

Меня колотит, как лихорадочную, когда я вхожу в туалетную комнату. При взгляде на отражение в зеркале я пугаюсь своих широко распахнутых и горящих глаз. Включаю холодную воду, омываю руки и прикладываю остывшие ладони к шее, к вискам и к груди. Закрываю глаза и выравниваю дыхание. Резко вздрагиваю от стука в дверь, и прежде чем открыть, встряхиваю волосами, сбрасывая смятение, возвращая себе нормальный вид.

– Милая, как ты себя чувствуешь? – Пётр выглядит обеспокоенным, войдя внутрь.

– Всё хорошо. Я немного разволновалась от слов и шампанского.

– Иди ко мне, – муж привлекает меня к своей груди и обнимает за плечи.

После Бурсина с его неистовой стихией, торнадо, вспышками звёзд, мысленными полётами сквозь галактики, пространство и время, Пётр – это мягкий и тёплый пляж, тихая гавань, где залечиваются душевные раны и можно собрать себя по частям…

Крепкой ладонью муж отодвигает мои волосы с лица и мягко касается губ своими губами. Это не настоящий поцелуй, а минутка нежности с открытыми глазами, после которой мы сразу возвращаемся к гостям.

Николетта

– Идём за стол, все уже там собрались. – Пётр держит меня за талию, когда мы, минуя гостиную, входим в столовый зал.

Ничего не могу с собой поделать, сразу же ищу и впиваюсь глазами в спину Бурсина. Между нами теснятся все остальные гости. Стоят кучками и весело переговариваются. Юра беззаботно смеётся с дочкой на руках. Даже, когда на нас с Петром все обращают внимание, Бурсин не поворачивается.

«Что это было сейчас в коридоре? Как он там оказался?.. Был ли он там вообще?! Вот главный вопрос!.. Может, у меня галлюцинации? Воображение разыгралось? Вдруг я и не падала вовсе, и никто меня не ловил? Тем более зачем это делать Юре? Ему нет до меня никакого дела. Как и сказал Лисёнок, Бурсина интересует только дочь. Да! Это правильно. Так и должно быть. Всё верно».

– Прошу к столу, – приглашает Пётр гостей, отпускает меня и переключается на разговор с персоналом.

Стараюсь не пялиться, но невольно снова зацепляюсь глазами за Юру. Бурсин ярко улыбается, окидывая взглядом всех присутствующих, кроме меня. Почему же так больно от его безразличия? Словно кто-то невидимой рукой натирает наждачной бумагой все мои внутренности. Так противно скребёт на душе.

«Сердце, прошу тебя, не боли! Забудь! Отпусти… Бейся! Живи…»

Задыхаюсь, когда внезапно замечаю, что Бурсин передаёт Машеньку в руки своей мамы и движется прямо ко мне. Моё внутреннее Я охватывает паника. Все силы прикладываю, чтобы казаться невозмутимой, но беспокойство сменяется жутким страхом, который липкой волной растекается по телу. Волосы на макушке будто оживают и начинают шевелиться. Вдобавок озноб змееобразно ползёт вдоль позвоночника. Ещё и в глазах начинает рябить.

Периферийным зрением держу Бурсина в фокусе. Он приближается. Вот-вот подойдёт и заговорит со мной. Получается – впервые после того, как узнал о нашей дочке. Ужас! Что он скажет?..

Наши взгляды соединяются, но Юра проходит мимо, по касательной задевая моё плечо. Толчок точно петарды подкидывает в мой внутренний вакуум. От вспышек всё разгорается, каждая клеточка наполняется горячей энергией, и вакуум перестаёт быть вакуумом. Аномальные импульсы высвобождают колоссальное тепло… Однако не мои реакции поражают меня больше всего, а именно взгляд Бурсина. Его испепеляющая ярость. Беспощадный укор. Уничтожающе мучительное обвинение. Такое ощущение, что он глазами выжег на мне клеймо – «Предательница». Или ещё что-то похуже.

Чувство досады, горечи парит пеплом внутри меня, и чёрные хлопья оседают на дне души. Мне так плохо…

– Ника, – брат Елисей трясёт меня за плечи и смеется. – Уснула что ли? Садись за стол.