Дэвид Кроу - Бледнолицая ложь. Как я помогал отцу в его преступлениях

— А ну тихо, черт вас подери, — пробормотал отец.

— Дети должны больше помогать мне по дому, — сказала ему мама, пока Лонни мыла посуду и расставляла ее на сушилке.

Когда настало время ложиться спать, мы разошлись по комнатам, делая вид, что все в порядке.

— Как думаешь, мы успеем собраться за пятнадцать минут? — прошептал снизу Сэм.

— У нас не так много вещей, — усмехнулся я. — И пяти минут хватит.

Сэм повернулся к стене и заснул. А я — нет.

Я пытался читать братьев Харди, но не мог избавиться от тревожных мыслей. Я лежал, светя фонариком в потолок, испещренный трещинами, и думал, что завтра, возможно, буду спать в другой постели. А может, все это просто дурной сон и утром мы проснемся как ни в чем не бывало?

На следующее утро перед уроками я играл в мяч на школьном дворе, стараясь, как обычно, попасть в Вайолет. Она увертывалась и показывала мне язык. После ланча миссис Гарсия велела мне идти в кабинет директора.

Я замер на месте, уставившись на нее.

— Не волнуйся, — сказала она. — Папа приехал тебя забрать. Никаких неприятностей.

— А… ну хорошо.

Я в последний раз обвел класс глазами и заставил себя подняться с места. Пока я шел между рядов, Вайолет хихикнула:

— Похоже, тебя наконец-то выгоняют из школы, мелкий паршивец.

Я выдернул у нее из пальцев карандаш и бросил его на стол учителя, когда проходил мимо. Обернувшись, я увидел, что Вайолет снова показала мне язык, а потом улыбнулась.

На парковке отец стоял рядом с «Рамблером» и показывал пальцем на часы. Он скомандовал мне торопиться. Лонни, Сэм и Салли уже сидели в машине.

— Мы что, правда уезжаем? — спросил я. — Но мы же не оставим маму здесь, да?

Отец не отвечал. Мы подъехали к дому, быстро побросали свои пожитки в картонные коробки и затащили их в машину. Отец уже погрузил мебель, занавески, постельное белье, полотенца и посуду в зеленый прицеп. Мои подошвы скрипели, когда я шел по голым полам, и по всему дому разносилось эхо.

— Воду, газ и электричество сегодня отключат, — сказал отец.

Он свалил мамину одежду на грязный матрас, валявшийся у стены в гостиной.

— Телефон я уже отключил. Хозяин получил за дом последний чек. Я сказал, он может сдавать его другим жильцам.

— Тогда, думаю, это все, — откликнулась Лонни.

— Вынь продукты из холодильника, — напомнил ей отец. — Быстро, нам надо успеть до ее возвращения.

Лонни побежала в кухню, а отец приклеил к двери записку:

Не ищи нас. Ты нам не нужна .

Пока мы ехали по Саут-Клифф-драйв, мои руки и ноги были как ледяные. Перед поворотом на трассу 66 я обернулся и увидел позади вывеску сувенирной лавки «Уинн». Маму ждет дома эта ужасная записка. Она вернется и увидит, что нас нет. Она будет замерзшая, голодная и усталая, а в доме ни еды, ни отопления, ни постели. Никто не спросит, как прошел ее день. И очень скоро хозяин выгонит ее на улицу.

— У нее есть почти двести долларов — и я оставил ей машину, — сказал отец, когда мы вырулили на шоссе.

Ну да, словно это бог знает какая ценность! В «Форде», который отец ей купил, не работало отопление и протекало масло, решетка была ржавая, шины — лысые, на лобовом стекле красовалась гигантская трещина, а из выхлопной трубы валил черный дым. Стоило маме чуть-чуть поднажать, и машина грохотала так, будто сейчас развалится на части.

Всю дорогу от Гэллапа до границ резервации индейцев навахо у меня в голове крутились тысячи вопросов. Что мама будет делать? Куда пойдет? Как выживет? Если бы отец согласился дальше оплачивать ее лечение, стала бы она со временем хорошей матерью?

У меня было больше шансов выжить на улице, чем у нее. Как могли мы так с ней поступить?

И как мы будем жить дальше?

Индейский хоган в Форт-Дефайнс, Аризона, 1965.

Прошло меньше часа, прежде чем мы добрались до городка Уиндоу-Рок, въезда на территорию резервации навахо, где находится гигантская скала из красного песчаника с дырой, сквозь которую видно небо. Слева я увидел длинное здание с шестью флагштоками перед входом — штаб-квартиру племени. Все свои предыдущие знания о резервациях я почерпнул из нашей жизни в закрытом поселке ЭПНГ и поездок на индейский рынок Хаббел, и мне даже в голову не приходило, что в Форт-Дефайнс будет совсем по-другому.

К этому моменту я уже перестал плакать, но внутри все равно страдал. Мы, дети, всю дорогу молчали, только отец бормотал себе под нос что-то про «эту бесполезную сучку».