Дэвид Кроу - Бледнолицая ложь. Как я помогал отцу в его преступлениях

Она не двинулась с места. Остекленевшими глазами мама уставилась в окно гостиной.

Сэм взял со стола ложку и запустил ею в Салли. Салли смахнула со скатерти оставшуюся посуду — тарелки, вилки и стаканы посыпались на пол. Я толкнул Сэма так, что он полетел на журнальный столик.

Мама вскрикнула.

Я выпрямил спину, и внезапно нож пролетел мимо моего лица и задел стену гостиной возле оконной рамы. Кусок штукатурки упал на ковер, а на стене осталась белесая впадина.

Мама зажала руками рот и, с расширившимися от ужаса глазами, громко застонала.

— Я не хотела! Нож… он просто выскользнул у меня из рук.

Мы все замерли на месте, и в этот момент в гостиную вошел отец.

— Мама кинула ножом Дэвиду в голову! — закричала Салли. — Она только случайно не попала!

— Черт тебя подери, Тельма-Лу! — взревел отец. — Как ты могла? Да ты совсем сумасшедшая.

Салли бросилась по коридору в свою комнату и закрылась там, мы с Сэмом убежали к себе в подвал. В доме опять стало тихо. Ужинать в тот вечер мы так и не сели. Пытаясь успокоиться, я выскользнул из дому через гаражную дверь и бежал по трассе 66, пока огни Гэллапа не превратились в мерцающую дымку на фоне ночного неба. Я никогда не убегал так далеко от города.

На следующее утро, когда я поднялся наверх, Лонни, Салли и Сэм уже ушли в школу. Я спешно вышел через главную дверь, пока мама с отцом не заметили меня. «Рамблер» все еще стоял на подъездной дорожке.

Доставив вечерние газеты, я вернулся домой и обнаружил всю семью за кухонным столом. Отец расположился на диванчике, а мама — с ним рядом, в одном халате. У двери стояла ее маленькая дорожная сумка.

— Где тебя носит? — спросил отец. — Мы уже сто лет ждем.

— Но я же не знал! — сказал я.

— Я сегодня не пошел на работу. Садись — нам надо поговорить. Я должен всем вам сообщить кое-что.

Он перевел взгляд на маму. Она сидела, уставившись в одну точку запавшими, пустыми глазами, как военнопленные, которых я видел на фото.

— Я везу вашу мать в психиатрический госпиталь Назарет в Альбукерке, — спокойно начал отец. — Ей надо полечить нервы, и я обеспечу ей такое лечение.

Он велел мне отнести мамину сумку в наш минивэн.

Что, черт побери, он задумал? Ему точно было все равно, станет ей лучше или нет. Либо отец везет ее в дурдом, как он сам выражался, в надежде, что она там и останется, или хочет убить и выбросить где-нибудь среди пустыни.

Когда мама, спотыкаясь, побрела к машине, я не удержался, подбежал к ней и крепко обнял.

— Прости, что так плохо себя вел!

— Ничего страшного, мой милый, — ответила она. — Ты же не нарочно. Меня немного полечат, и все наладится.

«Рамблер» задним ходом вырулил на улицу, и я помахал маме, но она сидела без движения и безжизненным взглядом смотрела в окно. Я ощущал страшное опустошение внутри, понимая, что мама никогда меня не простит — и что мне никогда не избавиться от отцовской смертельной хватки.

Лонни приготовила нам ужин, а когда мы помыли посуду, велела садиться за уроки. Наверху было чисто и прибрано — никаких следов хаоса, учиненного нами накануне. На мгновение мне показалось, что Лонни никогда не травилась аспирином, а я не разносил весь дом и не доводил маму до нервного срыва.

Отец должен был скоро вернуться, и я с ужасом ожидал, что «Рамблер» вот-вот въедет во двор.

В пятницу накануне Рождества в школе устроили вечеринку с пуншем, печеньями и разными играми. Все улыбались и болтали о том, что будут делать в каникулы. У кого-то были запланированы путешествия или визиты к дедушкам и бабушкам.

Когда мама уехала, скандалы в доме прекратились, но отец остался таким же вспыльчивым и непредсказуемым, как раньше. Он постоянно звонил по телефону в службу размещения при Бюро по делам индейцев и в госпиталь и кричал на персонал, а потом швырял трубку.

Я стал проводить больше времени со своими клиентами, которым развозил газеты; некоторые даже приглашали меня на чашку какао. Одна симпатичная дама подарила мне снежный шар, а другие давали мелкие монеты — даже один серебряный доллар.

Большинство наших соседей украсило дворы гирляндами, пластмассовыми статуэтками Иисуса и Санта-Клаусами. Доставив воскресные газеты, я на велосипеде покатил в Восточную Ацтекскую баптистскую церковь, где прятался Сэм, сбежав с Элефант-Хилл. У входа в церковь родственники и друзья приветствовали друг друга, желая веселого Рождества и счастливого Нового года, а потом скорей шли внутрь, чтобы спрятаться от холода. Вайолет тоже ходила в эту церковь, но я ее не увидел.