Эмма Стоунекс - Смотрители маяка

Винс какое-то время боролся, и в этот момент Билл принял решение и сделал это так же хладнокровно и спокойно, как принимал решение избавиться от очередной ракушки. Когда понимал, что без этой может обойтись. Он бросил канат в море и бесстрастно наблюдал, как тонет его приятель.

Завтра приедут люди, и они скажут: да, кошмар, какое несчастье. Но «Трайдент-Хаус» не станет шуметь на эту тему. Они наградят Билла за храбрость и быстро переведут на другой маяк.

Через несколько месяцев он оставит службу и заберет Хелен с собой. Женится на ней. Они уедут подальше от моря.

Может быть, однажды он скажет ей правду. Может быть, нет. Это будет зависеть от того, насколько она будет расстроена; насколько обрадуется тому, что выжил именно он.

Снизу послышался шум, и он вздрогнул.

Билл засомневался, не показалось ли ему, но тут снова донеслось:

Топ-топ-топ-топ-топ.

Где-то внизу, далеко внизу.

Он снял книгу с полки в гостиной — «Доисторический человек» Й. Аугусты и еще кого-то, чье имя невозможно было разобрать. Наверное, труп ГС сместился, что еще это может быть.

«Ты глупец, — услышал он голос отца. — Иди проверь, нечего предполагать. Я знал, что ты все испортишь».

Билл спустился в спальню, повернувшись спиной к стене, а когда он добрался до кухни, Артур лежал точно в той позе, как он его оставил.

Эй!

Он обернулся.

— Кто здесь?

Топ-топ-топ-топ-топ.

Он спускался, подняв над головой книгу и убеждая себя, что это ветер. Добравшись до выхода, он успокоился. Дверь была закрыта, как положено.

Единственный человек на башне — это он.

Тем не менее он проверил щеколду и подергал крепления. И решил не отпирать дверь, пока с той стороны не появится кто-то живой.

Наступил вечер, хотя еще только минуло четыре часа. День уплыл за горизонт.

Несмотря на произошедшее, маяк был зажжен, как всегда.

Билл остался последним живым человеком. Иногда во время ночной вахты он притворялся, что так и есть. Что все люди на планете погибли. Он выключал передатчик, чтобы не слышать, как переговариваются корабли, и садился спиной к береговым огням.

«Дева» сияла ровным светом, как фонарь в загадочной пещере. Однажды в школьные годы Билл спускался в пещеру, и он вспомнил тесные проходы и боязнь замкнутого пространства. Они были связаны друг с другом за талию и скользили из одной влажной норы в другую, словно младенцы, которые вот-вот должны родиться. Пещеры казались чем-то живым — как кишки. Потом один из них потерял голову, и этого оказалось достаточно. Он ушиб плечо, испугался, показалось, что он не может ни дышать, ни шевелиться, а потом его толкнули сзади и он оказался в беззвучной пещере, и самым ужасным было понимание того, что единственный путь наружу лежит в ту сторону, откуда они пришли.

Наступило трупное окоченение, и тело Артура стало жестким; он чуть сам не умер, затаскивая его на девятый этаж.

Тело главного смотрителя, лежащее в световой камере, казалось громоздкой тенью, зимней горой в сумерках. Билл сидел рядом. Хорошо иметь компаньона в эти последние часы, перед тем как он сделает то, что должно. Утром Билл будет потрясен, но в здравом уме. Он никогда не отличался изобретательностью — мальчик без воображения , — но здесь не требуется ничего слишком сложного.

Сначала он покажет им часы. Обед для мертвого сына. Потом журнал погоды. Годами Артур жил и умирал на этой скале, медленно теряя рассудок. Рано или поздно это должно было плохо кончиться. Не мог больше это выносить, ему все чертовски надоело, надоело до смерти, эти огни, чертовы огни.

На берегу все будут поражены, как Билл сумел выжить.

Какая история, и Билл — герой; ее будут рассказывать из поколения в поколение, как историю о смотрителях на «Смоллз».

Ночь напролет он начищал все поверхности, как будто готовил башню к похоронам. Он отскреб и оттер все ступени от кухни до световой камеры — каждый дюйм, которого коснулось тело Артура. Ни единое пятно или отметина не ускользнули от его внимания — этому могла научить только работа на маяках. Билл не оставил следов.

Внизу он сделал все быстро; ему не хотелось задерживаться в этом подбрюшье с мягкими тенями и таинственными очертаниями спасательной шлюпки и каната. Ему не хотелось думать об услышанном шуме, смешках, шепотках, раздававшихся там и тут, воображаемых, просто воображаемых — плод его трудов и одиночества. Он не мог открыть эту дверь.