Роберт Блох - Чучело белки

В сущности, Норман чувствовал себя как бы двумя людьми сразу: ребенком и взрослым. Когда он думал о маме, он был мальчиком, зато когда оставался наедине с самим собой — то есть, не совсем наедине, а с головой погружался в книгу, — становился зрелым человеком. Достаточно зрелым, чтобы сознавать, что, возможно, страдает шизофренией в легкой форме или, в лучшем случае, серьезным неврозом.

Конечно, такое положение никак нельзя было считать верхом стабильности. С ролью маменькиного сыночка были связаны определенные неудобства. С другой стороны, пока Норман сознавал грозившие ему опасности, справиться с ними не составляло труда — и с мамой тоже. Ей просто повезло, что ее сын понимал, когда следует быть мужчиной — и что он знал кое-что о психологии, да и о парапсихологии.

Маме повезло, когда умер дядя Джо Консадайн, и снова повезло на прошлой неделе, когда приехала эта девушка. Если бы он тогда не повел себя, как взрослый, у мамы сейчас были бы крупные неприятности.

Норман потрогал бритву. Ее лезвие было острым, очень острым. Надо быть повнимательней, чтобы не порезаться. И надо не забыть запереть бритву, чтобы до нее не смогла добраться мама. Ей нельзя доверять такие острые предметы. Именно по этой причине приготовлением пищи, как и мытьем посуды, занимался Норман. Мама до сих пор любила убираться в комнатах, а ее собственная всегда выглядела чисто и опрятно, как на картинке, но кухню всегда убирал Норман. Не то чтобы он прямо говорил маме что-нибудь по этому поводу — нет, просто он взял все на себя.

И мама никогда не задавала лишних вопросов, чему он был рад. Хотя прошла уже целая неделя с тех пор, как в прошлую субботу приезжала девушка, они с мамой ни разу не обсуждали случившегося. Затрагивать эту тему было бы неудобно и неприятно для них обоих, и мама, видимо, чувствовала это — казалось, она сознательно избегает встреч с сыном, проводя большую часть времени в своей комнате и почти не разговаривая. Может быть, ее мучила совесть.

И поделом. Убийство — ужасное преступление. Даже если у тебя не все в порядке с головой, уж это-то ты должен сознавать. Наверное, мама сильно страдала.

Возможно, если бы она выговорилась — прошла бы через катарсис, — ей стало бы легче. Однако Норман все равно был рад, что мама молчит. Потому что и он тоже мучился. Но его беспокоили не угрызения совести, а страх.

Всю неделю он только и ждал, что произойдет непоправимое. Каждый раз, как на подъездную дорожку к мотелю сворачивала машина, он вздрагивал и едва не подпрыгивал до потолка. Даже когда машины просто проезжали по шоссе, он страшно нервничал.

Конечно, в прошлую субботу он уничтожил все следы своей ночной деятельности у болота. Он спустился туда на машине, якобы за дровами, и, к тому времени, как доверху заполнил ими прицеп, на берегу не осталось ничего подозрительного. Серьгу девушки он бросил в воду. Вторая так и не нашлась. Он чувствовал себя, насколько возможно, в безопасности.

Но в четверг вечером к мотелю свернула машина дорожной полиции, и Норман чуть не потерял сознание. Оказалось, что полицейскому просто нужно было позвонить. Позднее, когда патрульная машина уехала, Норману даже стало смешно, но в первый момент ему было не до шуток.

Мама как раз сидела у окна спальни, и им здорово повезло, что полицейский ее не заметил. Всю последнюю неделю мама вообще слишком часто выглядывала в окно. Может быть, она тоже боялась, как бы не заявились непрошенные гости. Норман пытался убедить маму не показываться посторонним, однако не смог заставить себя сослаться на настоящую причину. Так же, как не мог объяснить маме, почему он не разрешает ей спускаться в мотель и помогать обслуживать клиентов. Он просто не разрешал, и все. Место мамы было в доме — ей больше нельзя было доверять, когда поблизости находились посторонние. Чем меньше людей будет о ней знать, тем лучше. И той девушке не стоило рассказывать о маме…

Норман кончил бриться и снова вымыл руки. В последнее время — особенно всю эту неделю — он замечал за собой прямо-таки навязчивое желание отмыться. Явный комплекс вины — леди Макбет, да и только. Шекспир, конечно, здорово разбирался в психологии. Интересно, а разбирался ли он и в других вещах? Написал же он о тени отца Гамлета.

Но сейчас у Нормана не было времени рассуждать об этом. Пора было открывать мотель.

Всю прошедшую неделю клиентов было не очень много. Больше трех — четырех номеров одновременно Норман не сдавал ни в одну из ночей, и это было хорошо. Потому что ему не пришлось сдавать номер шестой. Тот, в который он поселил девушку.