Шарлотта Линк - Дом сестер

— Откуда у тебя спиртное? Здесь ничего не было.

— Я позаботился об этом заранее. В моем рюкзаке была бутылка прекрасного виски. Особого виски. Фрэнсис от него точно не отказалась бы. Она просто не могла удержаться от виски… Но я не хочу сравнивать ее с собой. Фрэнсис никогда не пьянела. Она всегда знала свою меру и никогда не пила больше, чем могла. У нее срабатывал самоконтроль. Как и у тебя. Правда, я иногда спрашиваю себя…

Фернан отпустил ее запястье, но по-прежнему смотрел на нее настороженно. Барбара знала, что нет никакого смысла второй раз хватать трубку.

— Да, иногда я спрашиваю себя, приходила ли она в такой же восторг в постели моего отца, как ты в моей… Это было бы интересно узнать, как ты думаешь? Она ничего об этом не написала в своей книге? Ты ведь ее прочла.

— Не помню. Фернан, я…

— Тебе не нравится эта тема, да? Могу поверить. Здесь рядом лежит твой тяжелораненый муж и, возможно, даже умирает… И тогда тебе придется смириться с тем, что ты в последнюю ночь его жизни обманула его… Нет, я понимаю. Я тоже не хотел бы оказаться в твоей шкуре!

Барбара ничего не ответила. Фернан был слишком пьян, чтобы она могла апеллировать к его благоразумию. И одновременно он не был до такой степени пьян, чтобы превратиться в соперника, которого можно было бы легко одолеть.

«Но он же не убийца, — подумала она. — У него было несколько часов времени, чтобы заставить нас замолчать навсегда, если б он этого захотел. Он не знает, что ему делать. Он сел в лужу и не имеет представления, что будет дальше. Ужасно лишь то, что он обрекает Ральфа на смерть… Это он вполне может сделать. Оставить его лежать там и не обращать на него внимания до тех пор, пока тот не умрет…»

— Я сидел здесь, ждал и наблюдал, как сгущаются сумерки, — сказал Фернан. — Часто сиживал здесь раньше. Я, кажется, уже говорил, что любил приходить в Уэстхилл? Мы сидели здесь вместе: Фрэнсис, Лора и я. Фрэнсис рассказывала тогда разные истории из своей жизни. Но не так, как это часто делают старые люди, — скучно и старомодно, когда слушаешь их только из вежливости. Фрэнсис была веселой и остроумной. В ее рассказах всегда таилась какая-то изюминка. И у нее был невероятный талант самоиронии. Иногда я слушал ее буквально затаив дыхание. Она много пережила, прежде всего в годы женского движения и во время Первой мировой войны. Для меня это был совсем другой мир, который я не знал. Я был в восторге. От рассказов и от этой женщины.

— Я тебя понимаю, — сказала Барбара, — на самом деле. Но, Фернан, мне нужно сейчас обязательно…

— Как женщина она меня, конечно, не привлекала, — продолжал он. — К тому же была уже слишком стара: ей было семьдесят, а мне — двадцать. Но эротика — это не единственная связь между мужчиной и женщиной. Возможно, я испытывал к Фрэнсис более сильные чувства, чем ко многим другим женщинам, с которыми был в интимных отношениях и которые были и моложе, и красивее. Ты можешь себе это представить?

— Ты ее любил.

Он задумчиво посмотрел на нее.

— Да. Думаю, что любил.

«Возможно, — подумала Барбара, — именно сейчас с ним можно как-то справиться».

— Не думаю, — сказала она, — что сегодня Фрэнсис с тобой согласилась бы. С тем, что ты пьешь и что много лет шантажируешь Лору. Она наверняка осудила бы и то, что ты сейчас делаешь с моим мужем…

В лице Фернана проявилось презрение.

— Ах, Барбара! Какой дешевый трюк… Ты думаешь, что обведешь меня вокруг пальца таким элементарным способом? Я ожидал от тебя больше психологического чутья и больше стиля…

— Я сделала попытку.

— Непревзойденную по неуклюжести. Создается впечатление, что тебя совсем не интересует то, что я говорю. Может быть, лишь в той степени, чтобы ты могла с помощью моих высказываний строить козни. В остальном тебе все безразлично.

Ее нервы были на пределе. В ней закипала ярость. Проклятый ублюдок! Он был прав, ее это не интересовало. Пусть он прибережет свои речи для кого-нибудь другого. Барбара поняла, что сейчас разревется — от усталости, от напряжения, от страха.

Она завыла так неожиданно, что Фернан вздрогнул.

— Нет! — закричала она. — Ты прав! Мне плевать, что ты чувствовал к Фрэнсис или к кому-то еще! Все эти размышления о твоем прошлом мне безразличны! Меня тошнит от всех этих сентиментальных признаний, как ты тут сидел и слушал ее… А дальше ты, конечно, начнешь рассказывать о своей тяжелой юности и о том, как было нелегко с матерью, которая так тосковала по родине, и с отцом, который по возрасту годился тебе в деды и чье сердце всю жизнь принадлежало другой женщине! И о том, насколько мрачно все это было, этот Дейлвью, в котором, как я поняла, целые поколения жителей жили в депрессии и страдали алкоголизмом! И что здесь ты искал и нашел свою родину, в Уэстхилле и у Фрэнсис Грей, которая стала для тебя воплощением силы и надежности и дала тебе то, что ты нигде больше не смог получить и за что ты ее любил и нуждался в ней… И еще ты расскажешь мне, что именно поэтому при любых обстоятельствах хотел бы получить Уэстхилл. И что не жадность и не одержимость, а твоя любовь заставляет тебя желать того, что когда-то принадлежало Фрэнсис. И я могу сказать тебе только одно: все это не интересует меня ни в малейшей степени, так как рядом лежит мой муж, мужчина, которого я люблю, и он тяжело ранен, а я хочу, чтобы он выжил! Ты понимаешь? Я хочу, чтобы он жил !