Шарлотта Линк - Дом сестер

Фрэнсис не обращала внимания на ажиотаж, вызванный приездом Маргариты Брюне. У нее было достаточно собственных забот, так как из-за войны она потеряла несколько молодых рабочих, трудившихся на ферме, и поняла, что работа повсюду остановилась.

— Этот проклятый Гитлер, — сказала она в ярости своему отцу. — Все шло так хорошо… Теперь он развяжет войну по всем направлениям, и у нас будет еще больше проблем!

— Как ты можешь так эгоистично рассуждать! — воскликнула Виктория, которая случайно оказалась рядом и слышала то, что сказала Фрэнсис. — У нас-то все нормально. Подумай лучше о бедных людях во Франции, Голландии или Польше. Им намного тяжелее!

— Ты вообще не имеешь об этом никакого представления! — с раздражением возразила Фрэнсис. — Только сидишь здесь целыми днями, тебя обслуживают, а ты постоянно ноешь из-за своего неудавшегося брака… И у тебя нет тех проблем, с которыми мне приходится ежедневно сталкиваться!

— Ты противная, самоуверенная особа! — парировала Виктория. — Только и можешь постоянно…

— Девочки, — устало сказал Чарльз. С тех пор как узнал, что Виктория разводится, он, кажется, еще больше постарел, еще больше ушел в себя. По нему было видно, как он нервничает из-за постоянных конфликтов своих дочерей.

— Так или иначе, сегодня я пригласила на чай Маргариту Брюне, — объявила Виктория. — Кто-то должен немного ее поддержать. Она кажется ужасно потерянной. Ей, должно быть, очень тяжело находиться вдали от родины!

— Как быстро ты поменяла свои убеждения, — язвительно заметила Фрэнсис. — Еще пару дней назад ты, как и большинство здесь, была убеждена, что она немецкая шпионка. А тут — сразу приглашение на чай?

Виктория передернула плечами.

— В эти времена надо быть осторожной. Но теперь, когда известна ее личность, к ней следует относиться как к гостье.

Фрэнсис была убеждена, что ее сестра решила принять Маргариту исключительно из-за скуки и любопытства; но в дальнейшем ей стало ясно, что к этому дружескому жесту Викторию побудило ее одиночество. Сестра предложила помощь — но в действительности она сама нуждалась в помощи. В конце концов, разрыв с Джоном был единственным выходом из ее ситуации, но она опять в этом засомневалась.

Почти каждое утро Виктория появлялась за завтраком с заплаканными глазами, выпивала два глотка кофе и съедала один тост и яйцо. Бледное лицо свидетельствовало о том, что она очень мало спала. Ее жизнь уже давно шла кувырком, и она израсходовала все свои силы, ведя длительную борьбу, которую все же проиграла. Окончательное поражение причиняло боль и сопровождалось глубоким душевным истощением, в котором Виктории едва удавалось защититься от угрожающей тьмы внутри себя.

У нее не было никого, с кем она действительно могла поговорить: отец, как и прежде, осуждал ее решение расторгнуть брак с Джоном и ничего не желал об этом слышать. Фрэнсис думала лишь о ферме, была раздраженной и нервной и делала такое гневное лицо, что никто не отважился бы обременять ее своими личными проблемами. Оставалась только Аделина, но она была старой женщиной, которая к тому же никогда не была замужем и многое из того, что говорила Виктория о Джоне, просто не понимала.

Только спустя годы Фрэнсис поняла, что она должна была радоваться тому, что Виктория искала дружбы с незнакомой француженкой; возможно, это была самая первая ее попытка вытащить себя из болота.

Но тогда, в августе 40-го, она не могла быть великодушной, и ее злило, что Виктория прикрывается маской любви к ближнему, чтобы корчить из себя сильную личность и совать свой нос в личные дела других людей.

— Я отчаянно жду каких-нибудь новостей о своем муже, — сказала Маргарита Брюне.

Она говорила на отличном английском языке, но с сильным французским акцентом. Привлекательная: темноволосая и темноглазая, стройная; несмотря на бедность ее поношенного летнего платья, была в ней какая-то притягательная элегантность, которую ей придавали осанка и пластика движений. Виктория ловила каждое ее слово. Фрэнсис, которая хотела только поздороваться и сразу уйти, все же осталась в комнате и приняла участие в беседе. Чарльз, сидевший в своем старом кресле, казался более оживленным, чем обычно.

— Немцы арестовали его в тот день, когда пал Париж, — продолжала Маргарита. — Они явились ранним утром, когда мы еще спали. Ему не разрешили ничего взять с собой, даже немного теплых вещей на случай холодов.

— Может быть, он вернется, прежде чем настанет осень, — предположила Виктория.