Харлан Кобен - Всего один взгляд. Невиновный

Мэтт ждал продолжения.

— У меня свидание.

— О, — только и сказал Мэтт.

— Я должна была сказать тебе раньше. — Марша понизила голос. — Это не первое наше свидание.

Мэтт покосился на снимок брата на холодильнике.

— Ясно.

— Встречаюсь с одним человеком. Уже два месяца. Мальчики тоже, конечно, ничего не знают.

— Можешь не объяснять.

— Нет, Мэтт. Я должна.

Он промолчал.

— Мэтт!

— Слушаю?

— А ты не против… переночевать у нас?

Он закрыл глаза.

— Нет, — ответил он через секунду. — Конечно не против.

— Я вернусь домой еще до того, как ребята проснутся.

— Хорошо.

Потом он услышал всхлипы. Она плакала.

— Все нормально, Марша.

— Правда?

— Да. Увидимся утром.

— Я люблю тебя, Мэтт.

— Я тебя тоже.

Он повесил трубку. Что ж, это хорошо. Марша ходит на свидания. Очень даже хорошо. Но тут взгляд его опять остановился на снимке брата. Неправильно и нечестно думать так, однако Мэтт не мог удержаться от мысли, что теперь брат покинул их навсегда.

Наверное, каждому хоть раз снился страшный сон о том, как приходишь на последний, самый главный экзамен в классе, пропустив целый семестр. Мэтт был исключением. Вместо этого ему часто снилось, что он в тюрьме и понятия не имеет, за что туда попал. Мэтт ничего не помнил ни о преступлении, ни о суде, просто чувствовал, что влип в неприятную историю и выхода из нее нет.

Он проснулся сразу, словно от толчка. Весь в поту. Глаза полны слез. Тело сотрясает противная мелкая дрожь.

Оливия привыкла к этому. Обнимала Мэтта, шептала, что все в порядке, все хорошо, ничего страшного ему не грозит. Его красивой жене тоже иногда снились кошмары, но, похоже, она ни в каких утешениях не нуждалась.

Мэтт спал на кушетке в кабинете. В доме брата была гостевая комната, наверху, с огромной выдвижной двуспальной кроватью, слишком большой, чтобы спать в ней одному. Мэтт всматривался в темноту и ощущал себя более одиноким, чем до того, как Оливия впервые вошла к нему в кабинет. Он боялся заснуть и старался держать глаза открытыми. В четыре утра у дома притормозила машина Марши.

Услышав, как поворачивается в двери ключ, Мэтт закрыл глаза и притворился спящим. Марша подошла на цыпочках и поцеловала его в лоб. От нее пахло шампунем и мылом. Принимала там душ. Интересно, вдруг подумал Мэтт, была ли она в ванной одна. Хотя… какое ему, собственно, дело?

Марша двинулась в кухню. Все еще притворно посапывая, Мэтт приоткрыл один глаз. Марша готовила завтрак для мальчиков — ловко намазывала желе на тосты. На щеке ее блестели слезы. Мэтт не шелохнулся. Надо оставить ее в покое. Вскоре он услышал ее шаги, она поднималась по лестнице.

Ровно в семь часов позвонила Сингл.

— Я звонила тебе домой, — сказала она. — Но там никто не подходит.

— Я у своей невестки.

— Ага.

— Она попросила посидеть с племянниками.

— Я что, тебя спрашивала?

Мэтт потер подбородок.

— Ну, какие новости?

— Сможешь подъехать к себе в контору?

— Да, но только попозже. А что?

— Я нашла твоего преследователя, Чарльза Тэлли.

Он резко сел на кушетке.

— Где?

— Побеседуем об этом при личной встрече, хорошо?

— Почему?

— Хочу выяснить кое-что.

— О чем?

— Об этом Чарльзе Тэлли. Значит, в полдень у тебя, договорились?

Встреча в музее, однако, не отменялась.

— Хорошо.

— И еще одно, Мэтт.

— Что?

— Ты говорил, это личное? Ну, то, что связано с Тэлли?

— Да.

— Тогда ты в глубокой заднице.

Мэтт являлся членом сообщества при Ньюаркском музее. На входе он махнул своим членским билетом, но необходимости в том не было. Охранники знали его в лицо. Он кивнул им и прошел. Посетителей утром было по пальцам перечесть. Мэтт направился в западное крыло, где находилась галерея изобразительного искусства. Прошел мимо нового приобретения музея, пестрого живописного полотна Уосене Уорке Косрофа, и поднялся на второй этаж.

Она была там одна.

Он увидел ее издали. Стояла она там, где всегда, — перед полотном Эдварда Хоппера. Голова слегка наклонена влево. Очень привлекательная женщина лет шестидесяти, ростом около шести футов, с высокими скулами и красиво уложенными светлыми волосами, какие бывают только у состоятельных женщин. Ухоженная, стройная и одета безупречно.

Звали ее Соня Макграт. Она была матерью Стивена Макграта, юноши, которого убил Мэтт.

Итак, Соня, как всегда, ждала его у полотна Хоппера. Работа называлась «Театр Шеридана», и художнику удалось выразить невероятное отчаяние и одиночество, которое могло овладеть человеком в полупустом зрительном зале. Удивительно. На свете существовало множество знаменитых картин с изображением ужасов войны, смерти, разрушений, но в этом на первый взгляд простом полотне Хоппера с почти пустым театральным балконом крылась душераздирающая отрешенность, которая так много говорила им обоим.