Киран Харгрейв - Милосердные [litres]

– Тогда мне, наверное, не стоит сюда приходить, в этот дом.

– Мне кажется, наоборот. Здесь, со мной, безопасней всего.

Марен не сидится на месте. Она ерзает на стуле, нервно притоптывает ногой.

– Что можно сделать для Кирстен? Как ей помочь?

– Ты не слышишь меня, Марен? Ничего сделать нельзя. Остается лишь ждать.

– Когда на нее ополчилась почти вся деревня? – Марен качает головой. – Кто-то должен выступить в ее защиту.

– Тогда лучше я, а не ты. – Урса ставит чашки на стол. Ее руки дрожат. В расстроенных чувствах она забыла добавить заварки, и в чашках дымится пустой кипяток. – Ты не в том положении, Марен. Даже я это вижу. Возможно, тебе надо уехать. Сбежать, как сбежала Дийна.

Марен резко оборачивается к ней.

– Сбежать?

– Поезжай в Берген, к моему отцу. Он сумеет тебя защитить.

Расстаться с Урсой гораздо страшнее, чем остаться в деревне, где идет охота на ведьм.

– Зачем мне бежать? Я ни в чем не виновата, Урса.

– Кирстен и фру Олафсдоттер тоже ни в чем не виноваты. И ты сама видела, что с ними стало.

В словах Урсы есть смысл, но Марен он не нравится.

Ей хотелось бы, чтобы все было иначе. Совсем иначе.

– Они ничего им не сделают, – говорит Урса. – Без причины они их не тронут.

– Ты сама знаешь, что им не нужна никакая причина. – Марен злится на Урсу за ее предложение об отъезде. – Твой муж – охотник на ведьм.

Урса вздрагивает, как от удара, и Марен тут же жалеет о сказанном.

– Мой муж так же далек от меня, как Торил, Зигфрид и все остальные, – говорит Урса. – Ты же не думаешь, что я знала.

Марен становится стыдно за свои злые слова.

– Конечно, нет. Моя мать… – Она морщится, словно от боли. – О Господи, моя мать!

– Она не в себе, – говорит Урса. – Даже я это вижу. Торил задурила ей голову. Вот откуда все беды, от Торил. Она – главное зло. И мой муж, и губернатор, который направил его сюда. Да, губернатор. Он давно собирался устроить охоту на ведьм здесь, на севере. Он считает, что весь этот край погряз во тьме и безбожии.

– Я была слепа, – говорит Марен, погруженная в собственные невеселые мысли. – Я даже не представляла, как люто ее ненавидят.

– Кирстен?

Марен кивает.

– Даже Эдне…

– Ты здесь ни при чем. Ты столько раз предупреждала Кирстен, но она не хотела ничего слушать.

– И фру Олафсдоттер, – говорит Марен. – Чем она провинилась? Она не сделала ничего, чтобы привлечь к себе их внимание.

– Они говорят, она их покусала.

Марен удивленно моргает.

– Покусала ? Фру Олафсдоттер?

Урса издает нервный смешок и тут же пристыженно умолкает.

– Извини. Просто… все так нелепо. – Она берется за чашку двумя руками. – И эти фигурки… Они говорили, что это поганые идолы. И еще они говорили о ее доме. Что такой большой дом невозможно так хорошо содержать в одиночку…

– Торил всегда ей завидовала.

– Думаешь, все дело в зависти?

Марен не хочется произносить это вслух, хотя она именно так и думает.

– Фру Олафсдоттер не ведьма. Все, что о ней говорят… эти следы от укусов… Это ложь.

– Мне казалось, что между вами есть какая-то неприязнь. – Урса пристально смотрит на Марен.

– Неприязнь?

– Да, у тебя с фру Олафсдоттер.

– Я никогда не питала к ней неприязни, – говорит Марен. – Она меня недолюбливает, это правда.

– Почему?

Марен вздыхает.

– Ее сын… Даг Бьёрнсон. Он ко мне сватался, мы должны были пожениться. Она считала, что я недостаточно хороша для ее сына. – Марен смотрит на то место, где сейчас стоит кровать. Вспоминает жаркие объятия Дага. – Она не хотела отдавать нам этот дом.

– Этот дом? – потрясенно переспрашивает Урса. – Ты хочешь сказать, этот дом должен был быть твоим?

Марен молча кивает.

Урса закрывает лицо руками.

– Какая я глупая, даже страшно подумать. Ты здесь работала, как служанка. В доме, где могла быть хозяйкой.

– Я думала, я не служанка, – говорит Марен. – Я думала, мы подруги.

– Конечно, подруги. – Урса тянется к ее руке. – Ты моя самая лучшая, самая близкая подруга.

После горячей чашки рука у Урсы очень теплая, и Марен чувствует себя куском льда, тающим в воде. По телу разливается какая-то странная слабость, и Марен хочется, чтобы Урса снова ее обняла, как обнимала, когда привела в дом. Но Урса убирает руку и хмурится, глядя в свою чашку.

– Я же не положила заварки, – она тихонько смеется, но смех получается невеселый, пустой. – Почему ты не сказала?

– Я не заметила, – врет Марен. – К тому же я лучше бы выпила пива, если оно есть.