Ю Несбё - «Крысиный остров» и другие истории

— Отпустите его, — донеслось до меня.

Голос тоже принадлежит Эггеру.

Способность двигаться вернулась ко мне, и я сажусь. Озираюсь. Я сижу на полу в полутемной комнате, куда свет просачивается лишь сквозь занавешенные окна. Где же это мы?

Эггер усаживается на стул передо мной. На нем такая же униформа, как на всех остальных, чересчур новая, так что вряд ли это его старая полковничья униформа, сохранившаяся с тех времен, когда он еще не встал во главе семейного предприятия. Лицо у него слегка покраснело от солнца. Он упирается подбородком в гладкий черный набалдашник. Узнать бы, из чего этот набалдашник, а то Эггер вечно трет его, словно талисман. Эггер обращает на меня холодный умный взгляд.

— Где формула? — хрипло спрашивает он.

Наверное, простудился.

— Формула?

— Описание препарата, придурок. — Он произносит это спокойно, словно называя меня по имени.

Придурок? Я допустил какую-то ошибку?

— Но она же есть в отчетах, которые я отправлял Копферу, — растерялся я.

— В каких отчетах?

— В каких?.. Исследовательских отчетах по препарату АИД1, мы каждую неделю их отправляем и…

— «Анх»! — прошипел Эггер. — Я про «Анх» говорю.

Я смотрю на него, потом на вооруженных людей в комнате. Что здесь такое творится?

— «Анх»? — повторяю я, а мозг принимается искать закуток, в котором прячется это слово.

Эггер выжидающе смотрит на меня. И мой мозг наконец находит где-то внутри это слово. В ящичке, куда сложены мои детские воспоминания тех времен, когда я интересовался Египтом.

— Вы про иероглиф, обозначающий вечную жизнь?

Обожженное лицо Эггера краснеет еще сильнее. Он оборачивается к столу за спиной, на котором стоит непонятно для чего предназначенный прибор, похожий на персональные компьютеры, которые существовали до краха технологий. Эггер хватает какой-то предмет, стоящий возле прибора, и подносит к моему лицу:

— Если не дашь мне формулу, мы найдем ее и убьем.

В руках у него фотография в рамке. Себя я, разумеется, узнаю, а вот женщина рядом со мной совершенно незнакомая. Мы одеты как жених и невеста, и я силюсь припомнить, по какому случаю мы так нарядились — наверное, в честь карнавала или какой-то розыгрыш придумали. Я по-настоящему пытаюсь вспомнить, но красивое, хоть и стареющее лицо женщины не вызывает у меня никаких воспоминаний. А Эггер, похоже, всерьез полагает, будто угрожает мне. Может, он слегка не в себе?

— Господин Эггер, мне и впрямь очень жаль, — говорю я, — но вынужден признать, что не понимаю, о чем вы говорите.

Чувства, которые я вижу во взгляде Эггера, сложно охарактеризовать однозначно. Ярость? Ненависть? Отчаяние? Страх? Как я уже сказал, точно и не определишь.

— Шеф! — послышался другой голос.

Я посмотрел вглубь комнаты, на мужчину с сержантскими нашивками на груди. Автоматом он показывает на потертый кожаный чемодан:

— Там что-то гудит.

Остальные машинально отступают к стене.

— Браун! — командует Эггер. — Проверь, не бомба ли там.

— Яволь! — Из полумрака выступает еще один мужчина.

Он держит в руках металлический предмет, похожий на те, что в былые времена назывались мобильными телефонами. Подносит его к чемодану. И я наконец узнаю этот чемодан — он достался мне от моего брата Юргена. Неужто это я его сюда привез? Но тут я понял, почему ничего не понимаю и почему у меня такое ощущение, будто я смотрю на пазл, где отсутствуют не просто отдельные кусочки, а целые фрагменты. Стоящий на столе прибор с монитором очень похож на тот, что я когда-то применял при работе с пациентом, пережившим травму. Такой прибор называется макулятором памяти, и он способен стирать из памяти отдельные образы и темы, оставляя остальные воспоминания нетронутыми. Значит, я пропустил собственную память через уничтожитель? Эггер спрашивал про какое-то описание… Получается, я удалил из памяти это описание? Чего — бомбы? И эта самая бомба лежит в…

— В чемодане все чисто, — говорит мужчина с металлическим аппаратом.

— Открывай! — командует Эггер.

Люди вокруг прижимаются к стенам. Сердце у меня колотится быстрее.

— Если мы не найдем формулу, то умрем, — шипит Эггер. — Давай живей!

Сержант делает шаг к чемодану и, расстегнув оба замка, кажется, задерживает дыхание и роняет открытый чемодан на пол. Жужжание оглушительное, а перед глазами словно бушует черная буря, живая ночь. Лишь секунду спустя я понимаю, что это такое. Тяжелой неделимой массой поднимается оно к потолку и дробится на части, которые распадаются на более мелкие части. Это мухи. Жирные, мясистые мухи. И теперь, когда они заполонили всю комнату, взгляд мой упал на содержимое чемодана.