Ю Несбё - «Крысиный остров» и другие истории

В углу, перед холодильником, стоит коричневый кожаный чемоданчик. В нем бомба. Когда его откроют, все взлетит на воздух, все, что мы знаем и не должны знать, исчезнет. Но прежде чем это случится, содержимое чемодана должно перевариться, каждая клеточка мозга должна погаснуть и отрастить крылья. Лишь тогда придет время великого побега. А перед этим я должен все забыть.

Но сперва мне надо вспомнить, вызвать воспоминания, который потом сотрутся.

Белое лицо на экране макулятора выглядит маской из греческой трагедии. Глядя на мое собственное отражение, я пытаюсь не моргать и наклоняю голову так, чтобы мои зрачки совпали с отверстиями в маске. Все следы, которые прямыми или окольными путями могут вывести их на формулу, следует стереть. Я пытаюсь сосредоточиться, потому что знаю, что сейчас вспомню только это, то, что нужно стереть. Все остальное они восстановят из моего мозга даже после моей смерти. И я также знаю, что воспоминания стираются лучше всего, если задавать их макулятору в хронологическом порядке: тогда они утянут за собой и ассоциации. «Представь, что чистишь рыбу, — говорил сержант, инструктируя нашу научную группу, — только рыба — это ты сам и есть».

Ладно. Сперва сама идея.

Она пришла ко мне посреди ночи. Я проснулся, под боком у меня спала моя жена Клара, а мне понадобилось помочиться. Я встал, стараясь не разбудить Клару, и прошел в туалет. Мы жили на Райнерштрассе, в той части города, где по-прежнему есть водопровод и электричество. На улице шел дождь. Это я знаю, потому что, не будь тогда дождя, я запомнил бы. Когда я в полусне собрался помочиться, то заметил, что у меня эрекция. Я попытался вспомнить, что именно мне снилось, но не вспомнил ничего способного вызвать сексуальное возбуждение. Мой мозг ученого лишь машинально отметил, что тело у меня вырабатывает оксид азота и норадреналин. Пока я там стоял, мысли потекли дальше и породили новый сон. Я умер, и мое состояние соответствует тому, которое сразу после Великой войны у повешенных и называли ангельской похотью. Будучи студентом-медиком, я узнал, что ангельская похоть, иначе говоря, тот факт, что у повешенных предателей-конфедератов случалась эрекция, имеет простое физиологическое, а не химическое объяснение. Веревка давит на мозжечок, и это технически вызывает приапизм. Тот, кто придумал название «ангельская похоть», видно, забавлялся мыслью, будто в смерти тоже имеется наслаждение и радость, возможно даже облегчение. Но такая гипотеза — лишь забава. Смерть, как бы то ни было, тяжела. Она враг, который идет по нашему следу, и хотя мы посвящаем нашу жизнь тому, чтобы убежать от него, рано или поздно он отыщет нас — это вопрос времени.

Причина, по которой мои мысли в ту ночь крутились вокруг связи между желанием и гибелью, движением и смертью, была очевидна. Наша исследовательская группа уже долго трудилась над разработкой лекарств против аидита, смертельного заболевания, передающегося половым путем и поразившего человечество прямо перед войной. Оно в разы сократило население Африки и теперь добралось до нас, а также до Западной и Восточной конфедераций, подобно тому как почти столетие назад это произошло с ВИЧ-инфекциями. Нам удалось продлить жизнь некоторым пациентам благодаря лекарству АИД1, и среди отдельных групп пациентов мы сократили смертность, однако в целом она по-прежнему составляла девяносто процентов, и шла работа над новой, как мы надеялись, улучшенной версией лекарства — его назвали АИД2. Мы также изучали и механизм распространения заболевания. Неудивительно, что люди с частыми сексуальными контактами и постоянной сменой сексуальных партнеров сильнее подвержены заражению аидитом, чем все остальные. Только когда я стал анализировать колонки цифр, меня поразило еще кое-что, в высшей степени странное.

Мы собрали данные, касающиеся небольшой группы умерших, которую составляли проститутки и порноактеры. Некоторые из них умерли от аидита, другие — по иным причинам. Мы же искали признаки того, что смертность и опасность заражения на протяжении длительного времени меняются. Дело не только в том, что бактерия аидита приобрела устойчивость к медикаментам, — она, как и все живое, пытающееся продлить себе существование, стала запускать стратегии самосохранения. Как уже сказано, смертность от аидита составляет более девяноста процентов, поэтому я немало удивился, увидев, что у представителей нашей выборки — а у нас имелись все основания полагать, что секс у них бывает чаще, чем у населения в среднем, — средняя продолжительность жизни тоже выше. Учитывая повышенный риск заражения аидитом и нездоровый образ жизни многих проституток, можно было бы ожидать, что живут они не больше, а меньше.