Лорен Бьюкес - Земля матерей [litres]

Временами шоссе проходит по узкой полоске земли между океаном с обеих сторон, на берегу у самой воды коттеджи, по большей части заколоченные. Многоуровневые парки пышут зеленью, подобно висячим садам Навуходоносора. Майлс радуется новым знаниям. Он предполагает, что это городские фермы, подобные тем, что были в Солт-Лейк-Сити.

– Слушай, Щедрость, а Церковь разрешает вам держать собак?

– Бог любит всех животных, перечисленных Адамом. Мы не можем брать с собой собак, отправляясь в Миссию, но если бы мы решили основать где-нибудь Сердце, думаю, без собак было бы никак не обойтись. В целях безопасности. И для удовольствия.

«Понятно, – думает Майлс. – Никаких мастурбаций. Никаких парков развлечений. Но собаки – это можно. Только простые радости».

И тут шоссе приводит их в Майами, город-джунгли, похожий на Дурбан, отмечает Майлс, на деревьях большие белые цветы, какие засовывают в волосы девушки, и повсюду пальмы. Небоскребы такие высокие, что достают до небес.

– Людское тщеславие, – неодобрительно бормочет Щедрость. – Подобно Вавилонской башне, пытаются дотянуться до бога. Мы должны знать свое место.

Однако слева от шоссе зияющая яма и груды строительного мусора, огороженные бетонными блоками и колючей проволокой. «Проход воспрещен! – написано на ярко-желтом плакате. – Опасный район!»

– Что это? – Майлс выкручивает шею, чтобы посмотреть. Вокруг хаос и опустошение, целые кварталы разбомблены, на груде обломков валяется опрокинутый бронетранспортер. Здания разорваны пополам, в выпотрошенных внутренностях видны электропроводка и мебель.

– Твою м… – Майлс сдерживается в самый последний момент. Мама подходит, чтобы посмотреть, садится за ним, поскольку ее место заняла Щедрость.

– Все это мы уже видели. Это так печально, – невнятно произносит она своими покрытыми волдырями губами. – Как в Солт-Лейк-Сити.

Да, но только там были следы от пуль на стенах и одно разрушенное здание рядом с Храмом. Здесь все масштабнее, страшнее и безлюднее. Огромная рана, зияющая посреди города.

– Сражение за Майами, – ворчит Вера. – Попытка военного переворота во время «Вымирания». Мой знакомый служил здесь в береговой охране, когда все началось. Доминик О’Клэр. Его убило осколком минометной мины при штурме городской ратуши.

– Я должна это сфотографировать! – восклицает Целомудрие, роясь в рюкзачке. – Где мой телефон? Кто-нибудь видел мой телефон?

– Где ты видела его в последний раз? – пытается помочь ей Умеренность.

– А я почем знаю! Кажется, в Атланте.

– Должно быть, провалился между сиденьями.

– Но что, если я не смогу его найти? Там все мои Покаяния!

– Можно подъехать ближе? – спрашивает Майлс.

– Нет, ни в коем случае! – решительно отвечает Вера. – Это опасно. Здания могут обрушиться в любой момент. Там могут оставаться неразорвавшиеся боеприпасы. Это место нужно обходить стороной.

– Почему район не восстановили?

– Это мемориал, дочь моя, – говорит Надежда, – мемориал страха, недоверия и того, что происходит, когда мы отворачиваемся от нашей веры.

– Скорее у городских властей просто нет денег, – замечает Вера и направляет автобус по объездной дороге вдоль реки, а может быть, это океан. Майлс оборачивается, не в силах удержаться. Развалины прежнего мира.

– Не беспокойся, – пожимает ему плечо мама. – Ничего подобного больше не повторится. – Но она не может этого знать. Никаких гарантий нет.

Вера сворачивает на узкую дорогу, словно ведущую на остров, по обеим сторонам вода, въезд перегорожен шлагбаумом. Небо темнеет, становится гнетущим, влажность увеличивается. Сейчас не помешали бы жабры. Майлс едва не высказывает это вслух маме, но затем вспоминает, что злится на нее.

– Что, если я его потеряла? – Целомудрие по-прежнему причитает из-за своего дурацкого телефона. – Что мне делать?

– Мирские блага, – назидательным тоном произносит Щедрость.

Шлагбаум поднимается, и автобус въезжает в убогий район, с бунгало среди тропических растений и покосившихся оград, но здесь уже стоят и другие автобусы, заклейменные логотипом Церкви из слезинки, окруженной лучами божественного света, и по улицам разгуливают другие сестры, оживляя все вокруг буйством красок своих «апологий». Гремит музыка, в парке разбит шатер, рядом столы и скамьи, и буфет, за которым сестры готовят и раскладывают еду. И здесь есть другие дети!

Ватаги девочек в футболках и юбках, скроенных из той же ткани, что и «апологии», но только с непокрытыми волосами, со смехом снуют между монашками. У Майлса в груди сжимается комок, напоминающий о том, как же он соскучился по общению со своими сверстниками.