Лорен Бьюкес - Земля матерей [litres]

Она вырывается на свободу, откашливаясь и отплевываясь. Это унизительно, потому что монашки поют «Бесконечную благодать». Ей ужасно. Она извергает из себя водянистое месиво, и вместе с ним все восторженное возбуждение. Остаются только мрак и холод. И ярость. «Долбаные сучки, вы не знаете, кто я такая, – думает она. – На что я готова пойти ради того, чтобы мой сын остался жив».

Щедрость садится на корточки рядом с ней, с рукавов ее рясы капает вода.

– Ты очистилась от своей прежней жизни. Теперь пришло время света и пламени воскрешения. – Она тычет ее метлой. Коул пытается отстранить метлу, но Щедрость с силой бьет ее по бедрам, и она отползает прочь на четвереньках, как собака.

Метла снова ударяет ее по бедренной кости. Она вскрикивает и с трудом поднимается на ноги и бросается к пылающей двери и нарастающему вокруг пению.

Она стоит в нефе, учащенно дыша, клацая зубами, словно кастаньетами, оглядываясь по сторонам. Надежда стоит на сцене рядом с двумя женщинами в золоте и черном, с зауженными рукавами.

– Блудная дочь, – говорит она, но в ее голосе гнев, а не прощение, и все должно проходить не так.

Коул слышит свой собственный голос, доносящийся из динамиков. Это ее Откровения, записанные и воспроизведенные для всех. Как они только посмели, твою мать! Все эти жутко интимные подробности – имена, места, даты, – по большей части настоящие, правда переплетена с ложью.

Сестры хором поют обвинения, перекрывая воспроизведение.

– Сплетница!

– Иезавель!

– Эгоистка!

– Непослушная жена!

– Язычница!

– Обманщица!

– Плохая мать!

– Блудница!

– Грязнуля!

Метла снова ударяет ее по спине.

– Ступай! – говорит Щедрость. – Ступай бороться с собой!

Сестры встают в два ряда, у них в руках хлысты, они бьют Коул, вынуждая ее бежать, голую, тряся сиськами, а они обрушивают удары ей на спину и плечи, на бедра, на ягодицы.

До сцены она добирается уже на четвереньках, всхлипывая от боли и ярости. Все сборище умолкает, когда она взбирается по лестнице. Она слышит причитания, вырывающиеся из предательского горла. Все их слышат.

Но Билли не единственная, кто знает, как выжить в любой ситуации. Она сможет вытерпеть все. Она должна потерпеть, еще совсем немного. И затем они втроем, Майлс, она и Билли, найдут дорогу домой.

Она делает свое лицо непроницаемым, усмиряет дыхание и поднимает взгляд на Надежду, жуткую в своем торжественном облачении, с зелеными каменными глазами.

– Ты пришла к нам, сестра, отскоблив свое накрашенное лицо, – говорит Надежда. – Однако твоя душа несет на себе печать Иезавель. У тебя нечистые губы, и ты живешь среди народа с нечистыми губами, а твои глаза видели Царя, Всемогущего владыку.

– Да, я нечистая, – говорит Коул, сверкая глазами на колени Надежды. – Простите меня! Я раскаиваюсь.

– И тогда ко мне прилетела серафим с горящим углем в руке, который она достала щипцами из алтаря.

Коул узнаёт Причастие Всех печалей. Она закрывает глаза и поднимает голову. Конец близок. Она уже у цели.

– Она прикоснулась им мне к губам и сказала…

Она чувствует лицом что-то горячее. Открыв глаза, она видит кухонные щипцы, какими переворачивают мясо на мангале, с зажатым в них горящим угольком.

«Оближи губы», – звучит у нее в голове шепот Целомудрия, но уже слишком поздно. Надежда прижимает горящий уголек ей ко рту, она кричит от боли и отдергивает голову. Боль накатывается красками и волнами – звуковая палитра унижения.

– Смотри, этот уголек прикоснулся к твоим губам; твоя вина снята с тебя, твои прегрешения искуплены. Твоя печаль стала нашей, а наши печали стали твоими.

Коул прижимает горящие губы к холодному полу, стараясь унять боль. Затем она поднимает голову и смотрит Надежде в глаза. Ярость твердым камнем у нее в груди. Она с трудом беззвучно шевелит губами:

– Аминь!

Но на самом деле она имеет в виду: «Твою мать!»

Худшее еще впереди. Она ковыляет к себе в комнату. Ей хочется лишь рухнуть на кровать, утонуть во сне, унять жуткую дрожь, найти свою дочь, дожидающуюся ее, сидящую на краю кровати с сияющим лицом. Мила вскакивает и обнимает мать, не ведая о ее синяках.

– Мама! Тебя Умертвили!

– Это не причина для праздника, – бормочет Коул сквозь волдыри на губах. Ее рот представляет собой одну большую, горячую пульсирующую боль, даже несмотря на то, что сестры дали ей специальный бальзам от ожогов, а также мазь арники, чтобы обработать содранные колени и ссадины на теле. Этого у нее теперь достаточно – лекарств для физических и душевных ран.