Лорен Бьюкес - Земля матерей [litres]

Они регулярно делают остановки, чтобы показать, что за пределами автобуса также есть жизнь. Чтобы размять ноги и помолиться или достать чего-нибудь съестного. И он встает и выбирается из автобуса, «апология» стремится вклиниться ему между ягодицами, а иногда они раздают листовки, и иногда они проводят Покаяния, согласно какому-то таинственному распорядку, которым заведует сестра Надежда. После чего все снова садятся в автобус, и тот опять становится всей вселенной.

Майлс наблюдает за пейзажем и слушает проповеди матери Низшей через наушники, подключенные к цифровому проигрывателю Всех печалей (потому что иметь телефоны запрещено всем, кроме Надежды и Целомудрия), ее голос спокойный и теплый, вселяющий надежду, и тут не только библейские рассказы; мать Низшая говорит также много мудрых и правильных вещей. Даже мама оценила бы их, если бы дала им шанс.

И Майлс выводит слова на своей «апологии», проводя пальцем по большим буквам, снова и снова повторяющим: «прости». Это своего рода медитация – сначала прямые линии «П», затем раскаяние «Р», «О», обозначающее жизненный круг, «С» и «Т», спокойствие и терпение, а что у нас на «И»? Изюм, возможно. Майлс определенно сожалеет о том, что на свете существует изюм. Нет, можно придумать что-нибудь получше. «Р» – это робот. «С» пусть будет супергероем. «Т» – «ты», то есть он. Ну а «И» – изобретатель. Опять-таки он.

Голос матери Низшей в ушах говорит, что его любят, что всех нас любят, и бог сотворил нас такими, какие мы есть, чтобы знать наши нужды. Мы думаем, что сможем справиться одни, но это не так. Нам нужна его направляющая рука, его любовь, его отеческие наставления. Потому что он знает, что для нас лучше, и величайшее проявление веры – принять это! Ты на правильном пути, поднялся на первую ступеньку лестницы. Но ты должен держаться обеими руками, крепко стоять на ногах, быть готовым к восхождению, по одному шагу за раз, через все свои печали, подняться по лестнице к радости и прощению. Верь в божий промысел!

«Пожалуйста, пусть этот промысел включает в себя санитарный перерыв», – думает Майлс. Он в отчаянии; ему ненавистна мысль воспользоваться туалетом в автобусе, в котором сквозь запах химических реагентов воняет старым говном. От такого непочтительного отношения его охватывает чувство вины. Прости, бог!

Остановка должна быть в самое ближайшее время. Майлс поворачивается и смотрит на папины часы, неуклюже-большие на обмякшей маминой руке, лежащей на коленях. Она «дает отдохнуть глазам». С момента последней остановки прошел всего час. Но почему за окном темно? Словно конец мира – химические сумерки.

– Мам! – толкает он мать.

– Мммф… – Она трет глаза. – Сколько сейчас времени?

– Я сам хотел у тебя спросить. Что случилось с небом?

– Твою мать! – выдыхает мама, глядя вперед. Шоссе перегородила стоящая наискосок полицейская машина, в полумраке мигают красная и синяя лампочки. Женщина-полицейская поднимает руку. Автобус уже замедляется перед дорожным постом. Мама садится прямо, дважды пожимает ему руку. «Все будет хорошо». Но будет ли? Правда?

Мама закрывает лицо «речью» и перевоплощается, просто сменив позу, ссутулившись, опустив подбородок, становясь маленькой, робкой и благочестивой. «Прими позу», – думает Майлс. Он следует маминому примеру, приглаживает непокорную прядь, натягивает «речь». Здесь смотреть не на что. Только благочестивые монашки. Сердце гулко стучит в груди, целая лавина лошадей. Но причиной тому не только страх. Но также и надежда, и не говорите маме, но, может быть, на этом все закончится. И им больше не надо будет спасаться бегством. Это ведь явится облегчением, правда? Отчасти. Ведь так?

Полицейская машет рукой, чтобы Вера открыла дверь, и поднимается по ступеням в салон. На ней отвратительные солнцезащитные очки с поляризованными стеклами, похожие на узкие глазки жука, которые никому не идут, и разве она не знает, что полицейские должны носить круглые очки, как у летчиков? Она тощая, волосы у нее забраны во французскую косичку, рот маленький и злой. Майлс не знает, что они будут делать, когда полицейская покажет на них с мамой. «Мы вас разыскиваем! – скажет она. – Вы думали, что сможете от нас спрятаться. Отдайте мальчика!»

Мама крепко сжимает ему руку. Потому что у них нет никакого плана, бежать некуда, и это может быть конец.

У полицейской на поясе пистолет, но Майлс знает, что у Веры тоже есть пистолет, для самообороны, и он представляет, как вспыхивает перестрелка, прямо здесь, в автобусе; волна неоновых монашек выполняет приемы ниндзя, мелькают рясы, яркие краски против темно-синего мундира. И, вероятно, будут жертвы. Кто-то падает на землю, посреди «О» в одном из «прости» расплывается кровавое пятно. Наверное, Умеренность. «О нет?» – воскликнет она так, словно это вопрос. И мама будет так поглощена помощью ей, что не увидит, как он вскочит с места и набросится на полицейскую, потому что Целомудрие в беде, полицейская сделает ей захват за шею и приставит к голове пистолет, беря ее в заложники, и он окажется единственным, кто сможет ее спасти. Он ударит полицейскую Библией и оглушит ее, а Целомудрие сорвет с лица «речь», поцелует его и скажет, что она всегда знала правду. Они все знали. И ждали его… нет, это слишком приторно. Нужно гнать прочь подобные мысли. Богу это не понравится. Даже фантазии. Как говорит мать Низшая, наши мысли – это зеркало, которое мы подносим к своему сердцу.