Донна Тартт: Тайная история [litres]

— Как знать, быть может, Джулиан, как в свое время Аристотель, воспитает покорителя ойкумены? — в шутку обронил я в одном из разговоров с Фрэнсисом. — Представляешь, если лет через тридцать-сорок одной из самых могущественных мировых держав будет империя Суаори?

Фрэнсис, посопев в трубку, произнес с огорошившей меня серьезностью:

— Сильно в этом сомневаюсь… А впрочем, как знать, как знать.

Агент Дэвенпорт, надо полагать, так и живет в своем родном Нашуа, а вот Скиола умер от рака легких. Я узнал об этом года три назад из выпуска социальной рекламы. Стоя на черном фоне, страшно исхудавший Скиола обращался к зрителям со словами: «Когда эта запись выйдет в эфир, меня уже не будет в живых». Далее он объяснял, что погубили его не тяготы работы на страже закона, а сигареты в количестве двух пачек в день. Выпуск показывали в четвертом часу ночи; один в квартире, я сидел перед черно-белым телевизором, на экране которого бушевала метель помех, и мне показалось, Скиола обращается лично ко мне. Меня охватило смятение: а вдруг это вовсе не запись, вдруг это его дух обрел зримую форму посредством радиочастот, антенны и кинескопа? Ведь, если подумать, что такое призраки? Частицы и волны, излучение… Свет угасшей звезды.

Последнее сравнение, помнится, употребил Джулиан на одном из занятий по «Илиаде». Речь зашла о сцене, в которой Патрокл является спящему Ахиллу, и тот, вне себя от радости при виде погибшего друга, пытается заключить его в объятия, но призрак исчезает [145] Илиада, XXIII, 65–101. . «Мертвые являются нам во сне, поскольку наше восприятие не позволяет нам видеть их наяву, — сказал Джулиан. — Эти ночные гости суть образы, проецируемые в наше сознание из немыслимого далека, в определенном смысле их можно уподобить свету давно угасшей звезды…»

В этой связи мне вспоминается сон двухнедельной давности.

Темной ночью я брел по какому-то старому городу — Лондону или, может быть, Риму, — обезлюдевшему после войны или эпидемии. Поначалу я видел лишь разруху и запустение: заросшие сорняками площади, парки с вывороченными деревьями и изувеченными статуями, дома, из боков которых переломанными ребрами торчали ржавые балки. Потом среди заброшенных руин мне стали попадаться новые высотные здания, соединенные подсвеченными переходами из стекла и металла, — сквозь щебень прошлого прорастала, фосфоресцируя, гладкая и бездушная современность.

Я зашел в одно из таких строений, оказавшееся не то лабораторией, не то музеем. Посередине просторного сумрачного зала несколько мужчин курили трубки и рассматривали какой-то экспонат.

Я подошел ближе. Под стеклянным колпаком медленно вращалась странная машина, детали которой то распадались, то складывались в архитектурные образы. Храм инков… щелк-щелк… Египетские пирамиды… Парфенон. Я застыл, завороженно наблюдая, — сама история, изменчивая и многоликая, протекала у меня на глазах.

— Я так и предполагал, что застану тебя здесь, — произнес голос у меня за плечом.

Это был Генри. На его правом виске, чуть выше дужки очков, я заметил отверстие в ореоле порохового ожога.

Я обрадовался встрече, но ничуть не удивился:

— Знаешь, все говорят, что ты умер…

Он смотрел на машину. Колизей… щелк-щелк… Пантеон.

— Нет, я не умер. Просто у меня возникли некоторые проблемы с паспортом.

— Как это?

Он кашлянул:

— Мои перемещения ограниченны. Я больше не могу, как раньше, отправиться туда, куда захочу.

Айя-София. Собор Святого Марка в Венеции.

— А где мы находимся?

— Боюсь, эта информация не подлежит разглашению.

Я с любопытством огляделся. Курильщики исчезли, мы остались в зале одни.

— Сюда вообще пускают посетителей?

— Как правило, нет.

Меня переполняло желание рассказать ему про себя, задать ему море вопросов, но я почему-то знал, что на долгий разговор у нас нет времени. Впрочем, чувствовал я и то, что любые слова все равно будут некстати.

— Ты счастлив здесь? — только и спросил я.

Он задумался:

— Не слишком. Однако ты ведь тоже не очень счастлив там, где сейчас живешь.

Собор Василия Блаженного. Шартр. Солсбери. Амьен.

Генри бросил взгляд на часы:

— Надеюсь, ты извинишь меня. У меня встреча, и я уже немного опаздываю.

Он направился прочь, а я смотрел ему вслед до тех пор, пока его темная фигура не растворилась в сумраке зала.