Донна Тартт: Тайная история [litres]

— И что в итоге?..

Камилла поднесла к губам стакан:

— Да ничего. Так и живут в Техасе. Из Сан-Антонио, правда, уехали. Одно время обретались в Корпус-Кристи, а потом, кажется, перебрались в Галвестон.

— Кажется? Разве он тебе не звонит?

Помолчав, Камилла произнесла:

— Мы с Чарльзом уже давно не разговариваем.

— Как, вообще?

Она допила виски:

— Вообще. Не знаю, как бабушка это пережила.

В дождливых сумерках мы возвращались домой через Паблик-гарден. Неожиданно Фрэнсис сказал:

— Знаете, мне все кажется, что к нам вот-вот присоединится Генри.

Я не стал в этом признаваться, но мной владело то же ощущение. Более того, Генри мерещился мне с самого приезда в Бостон — я узнавал его то в пассажире проезжающего мимо такси, то в рослом клерке, исчезающем за дверью офисного центра.

— Он ведь привиделся мне тогда… Когда я лежал в этой чертовой ванне, как Марат. Мне показалось, я вот-вот потеряю сознание, и вдруг смотрю — на пороге стоит Генри в домашнем халате. Помните тот его халат с большими карманами, где он держал всякую всячину — сигареты, таблетки?.. Так вот, он подходит ко мне и говорит таким осуждающим тоном: «Ну что, Фрэнсис, теперь ты доволен?»

Некоторое время мы шли в молчании.

— Мне до сих пор трудно поверить, что его нет в живых, — продолжил Фрэнсис. — То есть я понимаю, что он не мог прикинуться мертвым, а потом инсценировать свои похороны, но… В общем, если кто и способен додуматься, как вернуться обратно, так это он. Как Шерлок Холмс после падения в Рейхенбахский водопад. Я все жду, что в один прекрасный день он как ни в чем не бывало зайдет ко мне в комнату и подробно объяснит, как ему удалось все это провернуть.

Мы взошли на мост. Свет фонарей северным сиянием расплывался в чернильной воде пруда.

— Может быть, тебе и не привиделось, — сказал я.

— То есть?

— Я вот тоже думал, что привиделось, когда лежал в больнице со своей раной.

Фрэнсис понимающе кивнул:

— Ты ведь знаешь, что сказал бы в этом случае Джулиан? Призраки действительно существуют. Мы верим в них ничуть не меньше, чем люди гомеровских времен, только называем иначе — памятью или бессознательным…

— Не возражаете, если мы сменим тему? — вдруг сказала Камилла. — Очень вас прошу.

В пятницу утром мы провожали Камиллу — узнав накануне, что бабушка прихворнула, она тут же засобиралась домой. Я решил задержаться в Бостоне до понедельника.

Фрэнсис пошел купить ей что-нибудь почитать в дорогу, мы остались на платформе вдвоем. Накрапывало. Камилла нервно постукивала ногой и поминутно тянулась посмотреть, не подают ли поезд. Со вчерашнего вечера я думал лишь о предстоящей разлуке, и теперь отчаяние наконец развязало мне язык:

— Не хочу, чтобы ты уезжала.

— Я и сама не хочу.

— Так останься.

— Нет, я должна ехать.

Я посмотрел в ее глаза цвета дождя:

— Камилла, я люблю тебя. Выходи за меня замуж.

Она долго молчала.

— Ричард, ты же понимаешь, что это невозможно.

— Почему?

— Потому что… По многим причинам. Бабушка очень сдала, ей нужна моя забота. Я не могу вот так сорваться и укатить в Калифорнию.

— И не надо. Я перееду на Восток.

— А колледж? А твоя диссертация?

— Все это не важно.

Камилла вздохнула:

— Видел бы ты, как я сейчас живу. Я ухаживаю за бабушкой, веду дом, на большее не остается ни времени, ни сил. У меня фактически нет друзей. Не помню даже, когда я последний раз брала в руки книгу.

— Я помогу тебе.

— Мне не нужна твоя помощь, — сказала она, вскинув голову, и от ее стального взгляда земля ушла у меня из-под ног.

— Ну хочешь, я перед тобой на колени встану? Правда встану, только скажи.

Камилла устало прикрыла глаза — темные веки, темные полукружья под густыми ресницами. Я снова подумал, как разительно изменилась она за то время, что мы не виделись; она была уже ничуть не похожа на ту беззаботную девушку, в которую я когда-то влюбился, но оттого не менее прекрасна — красотой, которая не столько возбуждала эмоции, сколько властвовала над всем моим существом.

— Я не могу выйти за тебя замуж.

— Но почему? — спросил я, предчувствуя ответ: «Потому что не люблю тебя», но она сказала:

— Потому что я люблю Генри.

— Генри давно умер.

— Я все еще люблю его. Ничего не могу поделать.

— Я тоже его любил, — произнес я.

На секунду мне показалось, я уловил в ней какое-то колебание, но она тут же отвела взгляд:

— Знаю. Но этого недостаточно.

Мысль о перелете в Калифорнию была невыносима. В жалкой попытке смягчить горечь расставания я взял напрокат машину и, стиснув зубы, ехал без остановок до тех пор, пока за окнами не замелькал унылый пейзаж Среднего Запада. Я благословлял дождь, сопровождавший меня всю дорогу, — он был напоминанием о прощальном поцелуе Камиллы.