Нельсон Демилль - Реки Вавилона

— Что ж… — Эта близость Ласкова… что он ощущал от нее? Талман чувствовал тепло этого человека, его дыхание… что-то пробежало по пальцам Ласкова и вошло в его тело. — Я действительно… — Талману было ужасно неловко, лицо Ласкова находилось менее чем в полуметре от его лица. Он мог… чувствовать то, что чувствовал Ласков. — Я… думаю, я пойду домой… нет… я пойду с тобой. Да, черт побери! Это безумие, понимаешь… действительно безумие… но я помогу тебе. Да.

Лицо Ласкова медленно расплылось в улыбке. Да, он действительно знал Талмана. Даже его можно было пронять.

— Отлично. — Ласков отпустил Талмана и отступил назад. — Послушай, я знаю в Тель-Авиве техника из фотолаборатории ВВС. Мы сможем заехать за ним по пути в «Цитадель». Если он захочет, так у него и мусорная яма будет похожа на обнаженную Элизабет Тейлор. И он сделает все, что я попрошу, не задавая никаких вопросов.

Талман кивнул, и они снова пошли, почти побежали к стоянке такси возле резиденции премьер-министра. Когда они впрыгнули в машину, Ласков, задыхаясь, выпалил:

— Тель-Авив. Дело чрезвычайной государственной важности!

Бенджамин Добкин пожал руку Шир-яшубу. Они стояли на покрытом илом причале, выступавшем над водами Евфрата. Все население деревни — несколько десятков человек — расположилось неподалеку и молча наблюдало за ними. Луна освещала облака пыли на противоположном берегу. Ветер дул и на этом берегу, но большая часть пыли оседала в реку. Сама река была неспокойна, мелкие волны бились о причал. Да, переплыть реку будет делом непростым, да и дальше двигаться по суше тоже будет сложно. Добкин отвел взгляд от реки и посмотрел на старика.

— Отнесите его тело на равнину и бросьте шакалам, а утром займитесь своими обычными делами.

Старик вежливо кивнул. Ему не надо было объяснять, как выживать в этом мире. Его деревня стояла здесь свыше двух тысяч лет, и она пережила события, которые уступали европейским разрушительным войнам только по масштабам.

— Да храни тебя Господь на пути твоем, Бенджамин.

Добкин был одет в залитый кровью пятнистый камуфляжный комбинезон и головной убор мертвого ашбала. Тело самого араба скоро очутится в желудках шакалов, но Добкин не мог прогнать от себя тревожное чувство, что Риш впоследствии придет в эту деревню отомстить за Талиба и быстро завершит ту работу, которую в течение двух тысячелетий не завершили опустошительные войны.

— Захотят ли твои люди вернуться… вернуться домой в Израиль… если предоставится такая возможность?

Шир-яшуб посмотрел на Добкина.

— В Иерусалим?

— Да. В Иерусалим. В любое место в Израиле. Хоть на пляж в Герцлию, если захотите. — Добкин примерно понимал, что сейчас творится в сознании старика. Израиль для него был просто библейским названием, как Иудея и Сион. Словом, не реальное место, и значило оно для него не более, чем Вавилон для Добкина два дня назад. — Это хорошее место, прекрасная земля. — Черт побери, но как же эти люди смогут перенестись через два тысячелетия? Ведь изменился не только язык, значительно изменились все понятия и ценности. — Возможно, вам опасно будет оставаться здесь.

— А нас здесь всегда подстерегает опасность.

Добкин подумал, какое в самом деле он имеет право обещать им возвращение в Иерусалим? Как он отправит их туда, если они согласятся? И все же он продолжил:

— Вы слишком долго живете в Вавилоне. Настало время вернуться домой. — Надо быть настойчивым. Ведь эти люди, как дети, они не знают, как хорошо им может быть в Израиле. Добкину не нравилось видеть евреев, живущих в рабстве. Когда он ездил по миру и видел, как в некоторых странах евреи влачат жалкое существование, его распирала злость, хотелось крикнуть им: «Уезжайте домой, идиоты! Уезжайте домой, где вы сможете гордо держать головы. Вам теперь есть где жить. Мы отвоевали это место под солнцем ценой собственной крови». Добкин отпустил руку старого раввина. — Уезжайте домой.

Шир-яшуб положил свою ладонь на плечо Добкина.

— Алуф, — начал он, — ты пришел сюда, чтобы вывести нас из плена? Или тебе суждено стать невольным виновником нашего окончательного истребления? Подожди. Дай мне закончить. В Библии сказано: «И поднялись начальники колена Иуды и рода Вениаминова, и Левиты, и священники, и все, кого вдохновил Господь возводить Дом Господень в Иерусалиме». Но моих предков Господь не вдохновил, и они остались здесь. Позволь мне сказать тебе вот что, Бенджамин. Когда этот Дом Господень, уже второй по счету, был отстроен вернувшимися из плена, он тоже был разрушен, и народ разбрелся по всему миру. Но тогда именно оставшиеся в Вавилоне евреи не дали угаснуть пламени нашего учения, Вавилон, а не Иерусалим, был в те годы городом, хранившим учение и культуру евреев. Израилю всегда нужны будут изгнанники, Бенджамин, чтобы он был уверен в том, что обязательно останутся люди, которые будут хранить веру и вернут ее в Иерусалим, если он опять будет уничтожен. — Старик улыбнулся, и его смуглое лицо сморщилось в лунном свете. — Надеюсь, дух Божий сподвигнет вас когда-нибудь построить третий храм. И, если вы, запомни это… если Иерусалим снова падет, всегда найдется в мире еврейская диаспора, и даже мы — пленники Вавилона — вернемся домой и построим четвертый храм. — Он пожал руку Добкина, похлопал по плечу и легонько оттолкнул. — Иди, Бенджамин. Иди и делай свое дело. А когда сделаешь его, возможно, мы снова поговорим о Иерусалиме.