Агата Горай - Память без срока давности

Я никогда не была близка с сестрой, у нас просто не было возможности подружиться или хотя бы узнать друг друга. Когда я была нормальной (хотя я такой никогда не была, но хотя бы с носом, лицом и ушами был порядок) – Клавдия всегда пропадала в больницах, а позже я не нуждалась в дружбе любого происхождения. Да и после Буля Клава начала сторониться меня больше обычного, а в зеркальном отражении ее глаз я легко читала отвращение. Чего еще можно было ожидать от ребенка? Это взрослые любят лгать не только словами, а выучились уже и глазами. За чрезмерную со мной схожесть я почти возненавидела сестру после того, как сама лишилась аккуратного носа и гладкой кожи. О близости, в любом ее проявлении, и речи быть не могло. В моем супермозгу даже воспоминаний значимых о Клавдии не имеется – ни плохих, ни хороших. Иногда мы вздорили по мелочам, как все братья и сестры, но никогда ничего не делали вместе. Я не учила ее кататься на велосипеде, мы не пропадали днями на пляже, не грелись, обняв друг дружку, под пледом долгими зимними вечерами, не ходили по грибы или ягоды, не ловили светлячков, не играли в куклы, не делились секретами, не придумывали свой собственный язык… Уж не знаю, чем еще занимаются настоящие сестры. И вот теперь ей захотелось примерить на себя роль заботливой сестрицы. Да кому это нужно?!

Медсестра справилась быстро, видно, менять утки и катетеры – дела, которые ей поручают чаще всего. По звуку закрывшейся двери я поняла, что осталась, наконец, одна. Жаль, ненадолго.

– Лиза… – Со стороны двери тут же понесло подгузниками и детскими рвотными массами. – Боже мой, Лиза!

Слышу, как сестра сдавливает срывавшийся плач и пытается контролировать дрожащий голос. Секунды тишины позволяют пронестись в голове сотням: ПОЖАЛУЙСТА, УЙДИ! Когда, наконец, разбинтуют мою несчастную рожу и я смогу изъясняться ртом! А не пытаясь развить в себе телепатию, заработаю от подобных потуг грыжу. Только я могла обгореть по принципу самых важных частей тела – лицо, горло, руки, живот, ноги. Двадцать пять процентов, которые не пострадали, – это в основном задняя часть, радость-то какая.

– Прости, что не пришла раньше…

Жалость. Как же меня бесят эти нотки в голосе! Я сама во всем виновата, не нужно мне ни ваше сожаление, ни визиты.

– Знаешь, а ведь ты скоро в третий раз станешь тетей… Наверное, мама тебе уже сообщила об этом, но мне и самой хочется поделиться радостной новостью с сестрой. Как жаль, что мы никогда ничем не делились… А ведь мы бы могли быть лучшими подругами…

Клавдия, так хорошо начав с оптимистичной ноты, снова прыгнула в лужу сочувствий и сожалений. Может, она не в курсе, что это не мои похороны, ведь «хорошо» или «ничего» принято говорить о покойных. Какие, в задницу, «лучшие подруги»? Мы хоть и сестры, но сделаны из абсолютно разного теста и вряд ли смогли бы подружиться, даже если бы оказались вместе на необитаемом острове. Чем дольше я живу, тем больше убеждаюсь, что во мне слишком много от бабки Нины, которая не была способна любить и прощать. Клавдия же – это мамина доброта, всепрощение и понимание, хозяйственность и гипертрофированный материнский инстинкт, а еще отцовская беззаботность и упрощенное восприятие мира. Это только в случае с любовью «противоположности притягиваются». Люди должны дополнять друг друга и компенсировать недостатки один другого. Хотя что я об этом могу знать?.. Но дружба практически всегда завязана как раз таки на общих интересах и одинаковых взглядах. Если их нет – о чем дружить?

– Мне так жаль, что дошло до подобного. Лиза, знай, я искренне считаю, что никто в этом мире не должен страдать столько, сколько довелось тебе. В твоем срыве нет ничего удивительного. Знаешь, если б я была на твоем месте… – Несколько секунд тишины. – Признаться, мне даже страшно представлять подобное, даже кожа вся гусиной стала. В детстве мне казалось, что самый несчастный человек на всем белом свете я. Все эти больницы, уколы, таблетки… Но все, что теперь считается моим прошлым, – ничто, в сравнении с твоим.

Да что ты знаешь о МОЕМ прошлом?! – хотелось проорать во все горло. Сестра никогда не отличалась умом и сообразительностью, это у нас семейное, но пытаться заткнуть ее я могу только мысленно.

– Знаешь, Мила иногда выдает такое, что мне становится страшно. Вполне возможно, ей достался тот самый ген, или что-то еще, что отвечает за работу мозга, и она тоже склонна к гипермнезии. – Дура! Идиотка! Моя болезнь не простуда, ее не подхватить в трамвае! При чем тут гены? Не я же мать твоей Милы. – Но мне нисколько не хочется, чтоб она пошла твоим путем. Мне не нужны газетные вырезки, которые до сих пор хранит мама о твоих фантастических способностях. Я не хочу, чтобы мой ребенок был особенным. Мне нужно, чтобы он был просто счастлив. Для своих детей я желаю только одного – здоровья и счастья, а твоей судьбы даже врагам не желаю. Прости…