Агата Горай - Память без срока давности

Все девчонки опешили, а Аркада с Ариной даже с бревна сползли. Шарикова и Шахова прячут глаза. Иванова нервно ищет поддержки на лицах вожаков – Бородиной и Журавлевой, которые самодовольно ухмыляются.

– Ой, кто это? А, это наша бедная Лиза. – Бородина всплеснула ладонями и оторвала свою гордость – большой зад – от бревна. – Сорри, мы не хотели… Хотя почему это? Еще как хотели, причем давно! Отвечаю за каждое свое слово: такие, как ТЫ, должны учиться с себе подобными, чтоб не травмировать нормальных.

Соня скрещивает на груди руки и вызывающе вскидывает подбородок, словно ожидая бурных аплодисментов. Высокая, фигуристая, голубоглазая, с копной огненных волос и вакуумом вместо души. У нее определенно завышенная самооценка, вот только ей неизвестно, что жизнь закаляет всех, а таких «обделенных уродов», как я, вдвойне.

Я притворно хохочу и делаю несколько шагов, сокращая расстояние между нами.

– А что ты подразумеваешь под словами «такие, как ты»? У меня что, пять рук? Может, я чешуей покрыта? Или у меня вместо волос змеи? Кого я травмирую? Кого ты считаешь «нормальными»? По-моему, у меня такой же комплект всех конечностей и внутренностей, а мозгами еще со всеми вами могу поделиться. Так почему это мое место в другой школе?

– Потому что ты уродка! – тявкнула «Долли», а остальные твари едва не зааплодировали.

– Вот тебе и ответ. – Бородина снова довольно ухмыляется.

Смотрю на высокомерную курицу и ненавижу ее за то, что она права. Ненавижу так, что, если б только мне хватило смелости, я бы запросто могла растерзать ее самодовольную рожу собственными зубами. Я бы с наслаждением впилась в ее идеально отшлифованное тоннами косметики лицо и вырывала бы ее плоть кусок за куском не хуже Буля. Я бы легко могла перекусить ей сонную артерию, но не стала бы этого делать, а оставила бы ее в живых. Я бы сохранила жизнь Бородиной не оттого, что великодушна, а совсем наоборот. Я бы упивалась ее болью и отчаянием, точно зная, что ее жизнь теперь тоже закончена, как и моя. Но я не животное и разум не позволяет мне переступить черту. Как учил Маркович, я продолжаю пользоваться речью.

– Простите меня великодушно, но вынуждена вас огорчить – в ближайшие два года я исправно буду радовать вас своим присутствием. Вне всяких сомнений, рядом со мной каждая из вас чувствует себя королевой, так что наслаждайтесь. И да, вам больше не придется ломать голову над тем, что скрывают мои «тряпки» или «намордники», кому как угодно, я откажусь от них.

Легким движением руки срываю с себя черную бандану с изображением клыкастой челюсти скелета.

– И пусть мой образ преследует вас и днем, и ночью. Наслаждайтесь, но задумайтесь о том, что злая собака может подстерегать за углом каждую из вас.

Сняв с лица не такой уж и большой кусок ткани, чувствую себя абсолютно голой. Стайка шавок растеряна, девицы немеют, бледнеют, а кое-кто, по-моему, даже собирается блевать, но я не хочу на это смотреть и с гордо поднятой головой покидаю не успевший начаться урок физической куль туры.

Уже на следующий день, прямо посередине второго урока, директор школы вызвал меня к себе в кабинет и культурно попросил вернуть на место «платки» и «повязки». Я отказалась это делать, а законных прав принудить меня к этому у него не оказалось. Я видела, как глаза взрослого мужчины упорно избегают моего лица, и понимала – директор испытывает то же чувство брезгливости, что и его подопечные. Он теребил ручку, бесконечно перекладывал бумаги из одного конца стола на другой, что-то искал в ящиках стола – только бы не смотреть на меня. Никто не любит уродцев, и будь я на месте любого полноценного человека, скорее всего, я бы тоже сторонилась таких персонажей, коим являюсь сейчас сама.

Так, из разряда «урода, обсуждаемого за спиной» я уверенно шагнула в «уродку, от которой откровенно шарахались все». В классе появилось на три парты больше обычного и только для того, чтобы каждый имел возможность сидеть от меня как можно дальше. Учебный год я заканчивала почти как Робинзон – на собственном острове: справа от меня, слева и впереди – пустующие места, позади и так никого не было – этот год я осознанно просидела на галерке. А еще, глядя на откровенное отвращение на лицах мальчиков, я лишний раз убеждалась в правильности собственных суждений: я сдохну старой девой. Спасибо Темирову, который подарил мне какой-никакой первый поцелуй.