Елена Мейсак - Без права на возврат

– Ген, мы должны расстаться, – зазвенело воспоминание в ее голове.

– Я не могу без тебя, – резонировало одинокое эхо.

– Но как же мы будем, двое против всего мира?

– Дайте мне точку опоры, и я переверну весь мир, – так ведь говорил Архимед? Так вот этой точкой опоры и будет наша с тобой любовь. Она перевернет мир и сделает его счастливым. Дай мне свою руку и перелезай уже ко мне. У меня для тебя есть кое-что интересное.

Воспоминания увесистыми камнями продолжали катиться к подножию ее души.

– От этой грязи тебе никогда уже не отмыться.

– Ты негодная сучка, разлучница!

– Вы навсегда останетесь в той зловонной помойке, из которой вылезли.

– Нам нужно купить двадцать роз. Генке нравились розы, их и положим.

– Что с вами случилось?

– Погиб самый дорогой мне человек на всем белом свете…

Горячие слезы жгли ей лицо. О, сколько же на свете самопровозглашенных вершителей судеб, надевших мантии судей и оглашавших другим свой приговор. Но кто они, все эти судьи, и почему уверены, что преступники – не они? Откуда им было известно, как выглядит настоящая разлучница и чем пахнет грязная помойка, из которой уже ни выйти, ни отмыться?

Как ты можешь знать и, тем более, судить о том, где никогда не был? Или, все-таки, был? И главная помойка составителей паскудных анонимок находилась прямо в самом центре их душ?

И если задаться целью, у каждого такого обвинителя найдется клозет, в который тряпка за тряпкой складывается то, что так старательно прячется за фасадом добродетели. И каждого из них можно окунуть в жижу их собственных испражнений, главное, дождаться подходящего момента.

И если перед законом ты неповинен, то из зала суда людского осуждения можно смело выходить. Ведь тот, кто душой по-настоящему чист, кто не использует людей для своих мелких и не очень манипуляций, тот не устраивает из жизни ристалищ, потому что всегда на коне, и тому не нужно состязаться с людьми за право быть лучше.

Дрейфуя в мутных водах размышлений, она шла в направлении автобусной остановки, как делала и тогда, в девяносто пятом. Дорожка, втекавшая в русло широкой битумной реки, вдруг стала узкой и куцей, изрытой огромными ямами, до боли родной и знакомой.

Возле остановки она увидела бежевый «жигуль» и зажала рот рукой. Ее глаза заволокла новая пелена слез. У машины был открыт капот, и над ее внутренностями сосредоточенно склонился мужчина, одетый в старый милицейский бушлат. Она уже знала, что в руках он держит не гаечный ключ, а маленькое зеркальце, в которое поглядывал на дорогу, ожидая ее, будущую счастливицу и баловня судьбы.

Когда она приблизилась, он разогнулся и, повернувшись на сто восемьдесят градусов, лучезарно ей улыбнулся.

– Привет! Тебя подвезти?

Предложение запустило дегенеративную химическую цепочку, разлагая политый технической солью асфальт обратно на гравий и песок и оставляя парной битум за бортом. Битум в долгу не остался и липкими молекулами запечатывал в легких последний кислород, делая воздух спертым даже в безграничных просторах улицы.

Проведя по своим коротко остриженным волосам, она нервно оттянула воротник у пахнущего бедностью китайского пуховика. Хотелось закричать на всю улицу, чтобы вызвали, наконец, милицию и арестовали того, кто спер ее воздух.

– Имейте в виду, сделаете еще хоть шаг, и я звоню в полицию! – из небытия вновь возникла деревянная бочка, глушившая децибелы ее воспоминаний.

Постойте! Какая еще полиция? Не нужно было смотреть столько бразильских сериалов вчера.

– Ты хочешь сказать, в милицию? Не надо, потому, что она уже здесь! – вторило мысленное эхо.

Какого черта она здесь делает, если все предрешено?

Весь этот хаос воспоминаний склеивался воедино, закручиваясь в омут прямо в бочке. Магнитное поле продолжало усиливаться, как вдруг внезапный порыв холодного ветра отрезвил ее, подув прямо в лицо.

Выскочив обратно из пучины его взгляда, она ласково улыбнулась, и, не говоря ни слова, прошла мимо.

На остановке она тоже достала из сумочки зеркальце, открыла его как будто затем, чтобы проверить, не смазалась ли ярко-красная помада на губах, на самом деле оглядывая пространство за собой.

Генка растеряно стоял, опустив руки и глядя ей вслед. Неподалеку она заметила одиноко лежащий венок. Точно такой же, какой они принесли Генке на девять дней. С надписью и заверениями в непреходящей любви.

Она почувствовала невероятное облегчение, как будто многотонный груз ее прошлого наконец-то обрел долгожданный покой.