Линкольн Чайлд - Синий лабиринт

Сам Пендергаст мало интересовался музыкой. Но поскольку вкус Констанс был в основном ограничен барокко и ранним классическим периодом, она была настоящим виртуозом игры на клавесине, и Пендергаст с удовольствием приобрел для нее лучший из имеющихся в продаже инструментов того периода. Если не считать клавесина, комната была обставлена просто и со вкусом. На полу – персидский ковер, рядом разместились два кресла с потертой кожей, а по обе стороны от инструмента – одинаковые лампы от Тиффани. Вдоль одной стены стоял встроенный книжный шкаф с оригинальными изданиями произведений композиторов XVII–XVIII веков. На противоположной стене висели шесть рамок с голографическими изображениями выцветших нотных страниц, написанных рукой Телемана, Скарлатти, Генделя и других великих композиторов.

Нередко Пендергаст, как призрак, проскальзывал сюда, садился в кресло и слушал, как играет Констанс. Сегодня Констанс подняла глаза и увидела, что он стоит в дверном проеме. Она выгнула брови, словно спрашивая, перестать ей играть или нет, но он только отрицательно покачал головой. Она продолжила играть Прелюдию № 2 до минор из «Хорошо темперированного клавира» Баха. Пока Констанс без всяких усилий исполняла эту короткую вещь, коварно быструю и технически трудную, Пендергаст, вместо того чтобы сесть на свое привычное место, принялся бесцельно бродить по комнате, вынимая то одну, то другую нотную тетрадь из шкафа и неторопливо листая. И лишь когда она закончила, он подошел к одному из кожаных кресел и сел.

– Ты прекрасно играешь эту вещь, Констанс, – сказал он.

– Девяносто лет ученичества способствуют улучшению техники, – ответила она с едва заметной улыбкой. – Какие новости о Прокторе?

– Он поправится. Его уже перевели из реанимации. Но ему придется провести еще несколько недель в больнице, а потом месяц или два на реабилитации.

В комнате воцарилось молчание. Наконец Констанс поднялась из-за клавесина и села в кресло напротив Пендергаста.

– Ты переживаешь, – сказала она.

Пендергаст хранил молчание.

– Естественно, это все из-за Альбана. Ты ни слова не произнес с того вечера. Как у тебя дела?

Поскольку Пендергаст так ничего и не сказал, продолжая неторопливо листать нотную тетрадь, Констанс тоже замолчала. Она, как никто другой, знала, что Пендергаст очень не любит говорить о своих переживаниях. Но она инстинктивно чувствовала, что он пришел к ней за советом. И потому просто ждала.

Наконец Пендергаст закрыл ноты.

– Я испытываю такие эмоции, каких не пожелал бы ни одному отцу. Это не скорбь. Сожаление – может быть. А кроме того, я испытываю облегчение. Облегчение оттого, что мир избавлен от Альбана и его болезни.

– Я понимаю. Но… он ведь был твоим сыном.

Пендергаст резко отшвырнул ноты в сторону, встал и принялся расхаживать по ковру.

– Однако самое сильное мое чувство – недоумение. Как они проделали это? Как они захватили и убили его? Если Альбан что и умел, так это выживать. А с его особыми талантами… потребовались невероятные усилия, расходы и планирование, чтобы до него добраться. Я никогда не сталкивался с таким безукоризненно совершенным преступлением, после которого остались лишь те следы, что хотел оставить преступник. И больше ничего. А самое главное, зачем? Какое послание они хотели отправить мне?

– Признаюсь, я в таком же недоумении, как и ты. – Констанс помолчала. – Твои расследования дали какой-нибудь результат?

– Единственное, что удалось найти, – это бирюзовый камешек в желудке Альбана. Да и тот не поддается идентификации. Мне звонил доктор Пейден, минералог из Музея естественной истории. Он, похоже, не уверен в успехе.

Констанс не отрывала глаз от агента ФБР, который продолжал расхаживать по комнате.

– Ты не должен так переживать, – сказала она наконец вполголоса.

Он пренебрежительно махнул рукой.

– Тебе нужно заняться новым делом. Наверняка есть множество нераскрытых убийств, которые только и ждут твоего участия.

– Идиотских убийств совершается сколько угодно, они не стоят умственных усилий. С какой стати я буду утруждать себя?

Констанс продолжала смотреть на него:

– Посмотри на это как на способ отвлечься. Порой ничто не доставляет мне такого наслаждения, как сыграть какую-нибудь простенькую вещицу, написанную для начинающих. Мысли после этого становятся яснее.

Пендергаст повернулся к ней:

– Зачем расходовать время на пустяки, когда передо мной стоит великая тайна убийства Альбана? Кто-то, наделенный выдающимися способностями, пытается втянуть меня в некую злую игру его собственного изобретения. Я не знаю ни моего противника, ни названия игры… даже правил не знаю.