Линкольн Чайлд - Синий лабиринт

Пендергаст не ответил. Какой смысл реагировать на горячечные галлюцинации!

Диоген сделал еще глоток лимонада.

– Но что делает эту иронию столь восхитительно полной, так это то, что Альбан – всего лишь катализатор твоей смерти. Настоящий убийца – твой прапрадед Езекия. Вот как аукаются грехи отцов! Мало того что тебя убивает эликсир его производства, так еще именно из-за эликсира косвенная его жертва, этот Барбо, сделал тебя объектом своей мести. – Диоген помолчал. – Езекия, Альбан, я. Милая семейка, не правда ли?

Пендергаст хранил молчание.

Продолжая сидеть вполоборота, Диоген смотрел на неистовое зрелище, бурлящее у него под ногами.

– Я думал, ты будешь рад этой возможности искупления.

Уязвленный, Пендергаст наконец заговорил:

– Искупления? За что?

– И это спрашиваешь ты, с твоей щепетильностью, с твоим закоснелым представлением о морали, с твоим бессмысленным желанием нести добро в мир? Для меня всегда оставалось загадкой, почему тебя не мучает тот факт, что мы всю жизнь живем в довольстве и достатке благодаря состоянию, которое сколотил Езекия.

– Ты говоришь о том, что произошло сто двадцать пять лет назад.

– Разве прошедшие годы как-то уменьшили страдания его жертв? Сколько времени нужно, чтобы смыть с этих денег всю кровь?

– Это ложный силлогизм. Езекия не гнушался выбором средств для зарабатывания денег, но мы – невинные приобретатели его богатства. Деньги приходят и уходят. Мы ни в чем не виноваты.

Диоген издал смешок, почти заглушенный ревом вулкана. Потом покачал головой:

– Разве это не парадокс, что я, Диоген, стал твоей совестью?

Изнуряющая боль из реальной жизни начала прорываться в галлюцинацию. Пендергаст подошел к жерлу вулкана, выпрямился.

– Я… – начал он. – Я… не… виновен. И я не собираюсь спорить с галлюцинацией.

– С галлюцинацией?

Только теперь Диоген наконец повернулся к брату. Правая сторона его лица – та, что была в профиль обращена к Пендергасту, – выглядела такой же нормальной и тонко вылепленной, как всегда. Но левая была страшно обожжена, от подбородка до линии волос кожу стягивала красноватая рубцовая ткань, похожая на древесную кору, скуловая кость и пустая глазница были обнажены и оставались белыми.

– Продолжай утешать себя этим, frater, – прокричал он сквозь рев горы.

Так же медленно, как поворачивался к Пендергасту, Диоген отвернулся, спрятав искалеченную сторону своего лица и вновь устремив взгляд на Шиара-дель-Фуоко. И в этот момент сцена ночного кошмара стала подрагивать, блекнуть, исчезать, и Пендергаст снова остался один в своей спальне с приглушенным светом, омываемый новыми волнами боли.

Глубоко внизу под спальней Пендергаста, в одном из последних помещений нижнего подвала стояла, тяжело дыша, Констанс. Через плечо у нее был перекинут ремень черной нейлоновой сумки, с платья свисали клочья паутины.

Она дошла до конца коллекции доктора Еноха. Шел третий час дня, и она уже несколько часов пыталась найти необходимые компоненты для противоядия. Поставив нейлоновую сумку, она снова просмотрела список, хотя и без того отлично знала, чего не хватает. Хлороформа и масла мари белой.

Она нашла бутыль хлороформа, но оказалось, что та была плохо запечатана и содержимое за прошедшие годы испарилось. Хлороформ можно было получить по рецепту, но это заняло бы слишком много времени, к тому же Констанс полагала, что убедить доктора Стоуна выписать рецепт будет непросто. А вот масло мари белой было куда более серьезной проблемой, потому что из-за своей токсичности оно более не применялось в травяных наборах. Если она не найдет масло здесь, значит удача ей изменила. Оно непременно должно было храниться где-то в коллекции, поскольку являлось обычным компонентом чудодейственных средств прошлого.

Но пока это масло не попалось ей на глаза.

Констанс двинулась назад, проходя под арками из помещения в помещение. По пути вперед она пропустила несколько разгромленных хранилищ, но теперь собиралась осмотреть и их. Они с Проктором вот уже несколько месяцев предпринимали отчаянные попытки расчистить подвал: сгребали в кучи битое стекло, осторожно убирали разбитые артефакты и просыпанные химикалии.

Что, если бутыли с нужным ей маслом были среди тех разбитых и выброшенных?..

Она остановилась в единственном помещении, к уборке которого они еще не приступали. Здесь повсюду валялись перевернутые полки, на полу, усыпанном веществами разного цвета и покрытом засохшими липкими лужами, сверкали и переливались миллионы кусочков битого стекла. В воздухе, словно токсичный миазм, висел зловещий запах плесени. Но не все было разбито: многие бутыли лежали целыми на полу, а некоторые полки все еще стояли ровно или в наклонном положении, заполненные сосудами всевозможных цветов, на каждом из которых виднелась этикетка с надписью, сделанной изящным почерком Еноха Ленга.