Сабин Дюран - Солги со мной

Я открыл рот, чтобы запротестовать.

– Двести евро, и все будет забыто. – Он утомленно махнул в сторону дома, бассейна и Элис, которая сидела, подперев руками подбородок. – Разве не пустяк? И, по крайней мере, сегодня ночью хорошо выспитесь. А я смогу вернуться к расследованию серьезных вопросов.

– Не понимаю, почему должен платить, если это не я!

– Да ладно, просто сделай, что тебе говорят! – встрял на диво рассудительный Эндрю.

– У меня нет денег. Сейчас… – Я пошел в спальню, схватил с кровати бумажник, вернулся и протянул его Гаврасу. – Здесь все!

Он щелкнул застежкой и растянул кожаную гармошку карманчика. Там была банкнота в десять евро с кровати Луиса, моя кредитка, несколько чеков и – сообразил я с опозданием – три золотистых презерватива Эндрю.

– Ясно, – произнес он.

Вытащил десять евро, закрыл бумажник, помедлил, снова открыл, чтобы поглядеть на презервативы, и вернул мне. С легкой разочарованной улыбкой произнес:

– А я-то надеялся, что мы это уладим. Теперь и не знаю… Протокол…

Он пожал плечами и повернулся к двум другим, которые, увидев десять евро, замахали руками и сердито залопотали.

Эндрю шагнул вперед и что-то тихо сказал Гаврасу, который махнул тем двоим, и все четверо отошли на другой конец террасы. Эндрю отпер внешнюю дверь к себе в спальню и на минуту исчез. Остальные ждали. Вернулся с прозрачным пластиковым конвертом из обменника. Протянул несколько банкнот мужчине с клочковатой бородой, отсчитал парочку рабочему в голубой рубашке и еще две – Гаврасу.

Гаврас кивнул и убрал их в карман.

Перекинулись еще несколькими фразами, после чего все четверо уехали.

Эндрю подошел к нам ссутулившись, виноватой походкой.

– Простите, это было проще всего…

– Но я не убивал! А ты фактически согласился, что я виноват. Взятка – это признание вины!

– Чего не сделаешь ради спокойствия… – Эндрю открыл дверь и удалился на кухню.

Чавкнула дверца холодильника.

– Не удивлюсь, если они сами перерезали ей глотку! – произнес я громко, чтобы он слышал. – Они ее не кормили. Кожа да кости! Нас развели!

Элис отодвинулась и уронила голову на стол.

– Кто же это сделал? – недоумевал я. – Кто на такое пойдет?

Вдруг вспомнились слова Эндрю.

– А если Артан? Эндрю, ты с ним говорил? Просил быть жестче?

Эндрю вышел с бутылкой пива.

– Да, просил.

– Может, он тебя не так понял?

Эндрю вздохнул.

– Возможно. Он плохо говорит по-английски.

– Он способен убить собаку? – Я поморщился.

Дейзи, тихо сидевшая на полу у кухонной двери, кашлянула и хрипло ответила:

– Не способен.

– Уверена? – спросил я, заставив ее посмотреть мне в глаза.

Она уставилась на меня из-под ресниц, плотно сжав губы, кивнула и наконец произнесла:

– Он хороший.

– Наверное, когда на твоих глазах погибают близкие, становишься менее сентиментальным по отношению к животным, – заметила Элис.

Эндрю положил свободную руку ей на голое плечо. В душном воздухе я отчетливо ощутил, насколько тверда их позиция. Между ними пробежало какое-то электричество, взаимопонимание, и меня захлестнула волна ненависти. Не его это дело – все улаживать! У него нет на нее прав, и однажды я это ему докажу! Пусть придется подождать удобного момента, но он мне заплатит!

Ночью шел дождь, и утром подушки были сырыми, а серебристые деревянные стулья – в черных полосах. Вода скопилась лужицами по внешнему краю террасы и капала на стол сквозь щели в навесе. Окровавленная футболка и брюки, которые я постирал, мокрые и тяжелые болтались на ветке большой оливы. Небо затянуло, хмурые облака на горизонте почти скрыли Албанию, море посерело.

Хлеб, как и молоко, закончился, а за свежим никто не съездил. Я нашел в буфете пару печеньиц и сварил черный кофе, который выпил не садясь у кухонной стойки. Грязная посуда со вчерашнего дня, ужина и даже завтрака, лежала в раковине в холодной жирной воде. Следовало бы ее помыть, но у меня не хватило сил. Было похоже на конец отдыха, конец вечеринки, когда уже невозможно ничего исправить. Мир в буквальном смысле отсырел, даже цикадам выключили звук, воцарилась полная тишина, если не считать редкого крика петуха вдалеке и шороха метлы Артана. Я наблюдал за ним из кухонной двери: черная футболка и джинсы, кепка низко надвинута на лоб; движения отрывистые и короткие, как будто работает из-под палки. Заметил мой взгляд и остановился. Робко растянул губы – не улыбка даже, а как будто поморщился.