Джон Вердон - Не буди дьявола

Он постарался говорить ровным голосом:

– На стоянке у автомастерской ты оставил ключ к головоломке.

– Я не люблю загадок. У тебя три секунды, чтобы ответить на мой вопрос. Раз, – он медленно навел пистолет на лицо Гурни. – Два. – Ствол блеснул в лунном свете. – Три. – Он спустил курок.

От вспышки и оглушительного грохота Гурни инстинктивно отпрянул, и его стул перевернулся бы, если бы не уперся в край стола. С минуту он ничего не видел и слышал только громкий резкий звон.

Потом он ощутил на шее, с левой стороны, что-то мокрое, тонкую струйку. Он поднес руку к уху: мочка была влажной. Затем нашел в самом верху уха горячую, больную точку – собственно рану.

– Положи руки на голову. Немедленно. – Хриплый голос, казалось, был совсем далеко, заглушаемый шумом в ушах.

Но Гурни собрался с силами и подчинился приказу.

– Ты меня слышишь? – спросил отдаленный, приглушенный голос.

– Да, – сказал Гурни.

– Хорошо. Слушай внимательно. Я снова задам тебе тот же вопрос. Ты должен ответить. Я хорошо отличаю правду от лжи. Если я услышу правду, мы продолжим без потерь. Просто мило побеседуем. Но если я услышу ложь, я снова выстрелю. Ясно?

– Да.

– Каждый раз, услышав ложь, я буду тебе что-нибудь отстреливать. В следующий раз это будет не просто краешек уха. Лишишься кое-чего поважнее. Понял?

– Понял.

Глаза Гурни оправились от вспышки, и он стал опять различать тусклую полосу лунного света посредине комнаты.

– Хорошо. Я хочу знать все о так называемой ошибке у “Жестянки”. Никаких загадок. Только правду. – В лунном свете серебристый ствол пистолета стало медленно опускаться, пока не оказался направлен на правую лодыжку Гурни.

Тот стиснул зубы, чтобы не дрожать и не думать о том, что пуля “дезерт-игла” сделает с его ногой. Сразу же лишиться ступни – уже мало хорошего. Но самое скверное – артериальное кровотечение. Неважно, будет Гурни говорить правду или нет, в ответ на этот или на другой вопрос, – на исход дела это никак не повлияет. Единственное, что определяет исход дела, – стремление Доброго Пастыря обезопасить себя. И теперь этот исход был совершенно очевиден. Потому что не осталось никакой вероятности, что убить Гурни для него будет бо́льшим риском, чем оставить его в живых.

Неопределенным оставалось только одно – сколько частей тела Пастырь отстрелит у Гурни, прежде чем тот умрет от потери крови. Истечет кровью, совсем один, в хижине Макса Клинтера, на болотной кочке посреди глухомани.

Гурни закрыл глаза и увидел Мадлен на пригорке.

В малиновом, фиолетовом, розовом, голубом, оранжевом, алом… сияющую в солнечном свете.

Он пошел к ней навстречу по самой зеленой в мире траве, пахнущей, как райские травы.

Она прижала свой палец к его губам и улыбнулась.

– Ты отлично справишься, – сказала она. – Просто блестяще.

Через секунду он умер.

Или так ему показалось.

Сквозь сомкнутые веки он почувствовал яркий свет. Одновременно где-то далеко зазвучала музыка, долетая до Гурни даже сквозь звон в ушах, а поверх всего этого слышался стук большого барабана.

А потом он услышал голос.

Этот голос вернул его в хижину на болотной кочке посреди глухомани. Голос говорил в мегафон:

– ПОЛИЦИЯ… ПОЛИЦИЯ ШТАТА НЬЮ-ЙОРК… СЛОЖИТЕ ОРУЖИЕ… СЛОЖИТЕ ОРУЖИЕ И ОТКРОЙТЕ ДВЕРЬ… НЕМЕДЛЕННО… СЛОЖИТЕ ОРУЖИЕ И ОТКРОЙТЕ ДВЕРЬ… ГОВОРИТ ПОЛИЦИЯ ШТАТА НЬЮ-ЙОРК… СЛОЖИТЕ ОРУЖИЕ И ОТКРОЙТЕ ДВЕРЬ.

Гурни открыл глаза. Вместо лунного света в окно светил прожектор. Он поглядел туда, где прежде скрывался во мраке, как ниндзя, его мучитель – невидимый и грозный. И увидел человека среднего телосложения в коричневых брюках и рыжеватом кардигане, рукой закрывавшего глаза от яркого света. Трудно было поверить, что это и есть чудовище, которое представлял себе Гурни. Но кое-что заставляло в это поверить: блестящий “дезерт-игл” пятидесятого калибра у него в руке. Пистолет, который ранил Гурни, так что кровь до сих пор текла у него по шее, который чуть раньше оглушил его своим грохотом и наполнил комнату запахом пороха.

Оружие, чуть не лишившее его жизни.

Человек повернулся боком к прожектору и спокойно убрал руку от невозмутимого, ничем не примечательного лица. Лица невыразительного, без особых эмоций, без каких-нибудь запоминающихся черт. Самого обыкновенного лица. Такого, какое легко забыть.

Но Гурни был уверен, что уже видел его раньше.

Когда он наконец вспомнил, где именно, когда к тому же вспомнил имя, он первым делом подумал, что ошибся. Он поморгал, пытаясь сосредоточиться на своем открытии. Трудно было поверить, что этот спокойный, с виду безобидный человек и есть Добрый Пастырь, что он говорил все эти слова и совершал все эти поступки. Особенно один поступок.