Саймон Бекетт - Множественные ушибы [litres]

– Больно не будет.

Возникло тянущее ощущение, когда она стала тянуть пинцетом за концы ниток. Когда одна выходила, Матильда бросала ее в блюдце и бралась за следующую. А там, где швы сопротивлялись, ее прохладные, ласковые руки действовали с большой осторожностью. Она целиком погрузилась в работу, и я невольно вспомнил предложение Арно.

– Как Лулу?

– Ветеринар сказал, что обрубок инфицирован.

Я пытался подобрать слова, которые не показались бы банальностью, и не сумел. Подумал, что Жан-Клод был прав: от поступков Матильды никому не легче и меньше всего – собаке.

– Вы встретили Жан-Клода? – спросила она, словно прочитав мои мысли.

– Жан-Клода?

– Когда ездили в город за песком?

– Да, на строительном дворе. Как вы догадались?

– Вы долго отсутствовали. Вот я и решила, что, наверное, наткнулись на него.

Я не понимал, к чему она вела. Но не сомневался: если бы не хотела, то не затеяла бы разговор.

– Он сказал мне, что пропал Луи.

По выражению лица Матильды невозможно было судить, что у нее в голове. Когда в прошлый раз я спросил ее, где отец Мишеля, она ответила, что не знает. Правда, Матильда не обязана мне ничего объяснять. Она заправила назад волосы.

– Да.

– Что произошло?

Я чувствовал на ноге ее дыхание.

– Он объяснил, что у него какие-то дела в Лионе, убедил отца ссудить его деньгами и исчез. Это было восемнадцать месяцев назад. С тех пор я его не видела и ничего о нем не слышала.

– Может, заранее решил украсть деньги и не возвращаться?

– Вряд ли. Если бы он был жив, то давно бы связался с кем-нибудь в городе. Не со мной, но с Жан-Клодом уж точно.

То же самое мне говорил брат Луи. Но в устах Матильды слова звучали как-то весомее.

– Жан-Клод считает…

– Я знаю, что считает Жан-Клод. – Она подняла голову и посмотрела на меня спокойными грустными серыми глазами. – Отец не убивал Луи. Если уж кого-либо винить, то только меня. Луи рассердился, узнав, что я беременна, и во время нашей последней встречи мы поругались. Если бы не это, все сложилось бы по-иному.

– Вам не в чем себя винить. А вот если бы ваш отец поговорил с Жан-Клодом…

– Нет. – Матильда покачала головой. – Мой отец гордый человек. Он не переменит решения.

– Тогда поговорите сами.

– Это ничего не даст. Жан-Клод вбил себе в голову, будто виноваты мы, и его не переубедить.

Она занялась швом, давая понять, что разговор закончен. Бросила очередную нитку в блюдце и повернула мою ногу по-другому. Я чувствовал сквозь полотенце тепло ее тела.

– Осталась одна.

Я ощутил легкий укол, когда Матильда выдергивала последнюю нитку. Положила пинцет в блюдце и смазала отверстия от шва антисептическим раствором. Без ниток ступня казалась какой-то незавершенной, словно ботинок без шнурков.

– Не больно?

– Нет.

Моя нога все еще покоилась у нее на коленях, ее рука лежала на моей ступне. Внезапно я осознал нашу близость, прикосновение пальцев Матильды подействовало как разряд электрического тока. И по тому, как зарделась ее шея, я понял, что она испытывает то же самое.

– Матильда, Мишель постоянно плачет! – требовательно и с раздражением крикнула снизу Греттен. Матильда сняла с колен мою ногу и поспешно поднялась со стула.

– Иду! – Ее глаза снова стали усталыми. – День-два поберегите места, где были стежки. – Она взяла блюдце и пинцет. – Какое-то время придется соблюдать осторожность.

– Непременно. Спасибо, – произнес я.

Вставая, я поймал взглядом свое отражение в покрытом пятнами зеркале над раковиной. Лицо заострилось, продубленная солнцем кожа шелушилась, а из уголков глаз, оттого что я щурился на свету, разбегались белые лучики. Преображение довершала борода – я больше не походил на себя самого.

Посмотрев на незнакомца в зеркале, я пошел вниз.

Странное ощущение снова носить на раненой ноге ботинок. Пятна крови на его коже не поддались нескольким чисткам, и с каждой стороны остались два полукружья отверстий. Со временем надо приобрести новую обувь, а пока доставляло удовольствие смотреть на ноги и видеть, что они более или менее симметричны.

Однако новизна стала быстро проходить. Я начал забывать, каково жить с перевязанной бинтами ступней. У меня возникло странное чувство, будто все возвращается на круги своя – к моменту до того, как я попал в капкан, словно нить жизни стремится соединить разрыв, устроенный железными зубьями ловушки. Но даже теперь я остерегался слишком нагружать больную ногу и, прогуливаясь по вечерам к озеру, брал с собой палку. Понимал, что трость скорее психологическая поддержка, нежели физическая, но не зацикливался на этом. Когда нога окончательно выздоровеет, я смогу уйти с фермы. Но пока я был к этому не готов.