Саймон Бекетт: Доктор Дэвид Хантер [компиляция]

Человеческий труп начинает разлагаться через четыре минуты после смерти. Тело, доселе вмещавшее жизнь, претерпевает конечную метаморфозу: начинает само себя переваривать. Клетки тают изнутри. Ткани превращаются в жидкость, затем в газ. Мертвый каркас становится пиршественным столом для других организмов: сначала для бактерий, потом для насекомых. Для мух, откладывающих яйца, откуда выводятся личинки, которые кормятся питательным мясным супом. Затем личинки мигрируют. Мертвеца они покидают дисциплинированно, организованной колонной, обычно держащей курс на юг. Иногда на юго-восток или юго-запад. Но на север — никогда. Никто не знает почему.

К этому времени мышечный белок уже разложился, пустив сок — крепкий химический бульон, настоящий яд для растений. От него гибнет трава, когда по ней ползут личинки, чей след пуповиной смерти тянется назад, к источнику. При благоприятных условиях — скажем, когда сухо и жарко, нет дождя, — такая пуповина может достигать длины в несколько ярдов. Любопытное зрелище эта извилистая вереница из толстеньких желто-коричневых червей. А для пытливых глаз — что может быть естественнее, чем проследить ее к самому началу? Вот так братья Йейтс и нашли то, что осталось от Салли Палмер.

На процессию личинок Нил с Сэмом натолкнулись возле опушки Фарнемского леса, у границы болота. Шла вторая неделя июля, но казалось, что необычно жаркое лето тянется уже вечность. Нескончаемый зной пиявкой высосал зелень из деревьев, а иссохшую землю покрыл плотной коркой. Мальчики направлялись к пруду Виллоухол, который сходил в этих краях за плавательный бассейн, хотя и зарос камышом. Там вместе с друзьями они провели бы воскресный день, прыгая в тепловатую зеленую воду с нависающих веток. По крайней мере они на это рассчитывали.

Думаю, им было скучно. Одурманенные жарой, вялые и апатичные, братья огрызались друг на друга. Одиннадцатилетний Нил, на три года постарше Сэма, шел, наверное, чуть впереди, так выказывая свое раздражение. В руке у него была палка, и он хлестал ею по стеблям и веткам. Сэм тащился следом, время от времени шмыгая носом. Не от простуды, а из-за аллергии на пыльцу, от которой у него к тому же покраснели глаза. Ему помогло бы какое-нибудь мягкое антигистаминное средство, но он пока этого не знал. Он всегда шмыгал носом в летнюю пору. Вечная тень старшего брата, Сэм плелся уронив голову, и вот почему именно он, а не Нил, заметил личинок.

Сэм остановился и, прежде чем окликнуть брата, принялся разглядывать шествие. Нилу не хотелось возвращаться, однако брат явно что-то нашел. Нил старался не подавать виду, и все же колышущаяся лента из мясных червей заинтриговала его ничуть не меньше. Нагнувшись ближе и одинаковым жестом отбросив пряди темных волос со лба, мальчишки сморщили носы от аммиачного запаха. И хотя позднее они не смогли припомнить, кто же предложил посмотреть, откуда ползли личинки, мне кажется, что авторство идеи принадлежало Нилу. Желание вновь напомнить, кто здесь главный, было тем более сильным, что он не заметил эту любопытную вещь. Словом, взяв курс на желтеющие пучки болотной травы, откуда струится ручеек из личинок, первым на поиски отправился Нил, оставив Сэма следовать его примеру.

Ощутили ли они запах, подойдя ближе? Скорее всего да. Вонь, надо думать, стояла такая, что пробивала даже заложенный нос Сэма. И они наверняка понимали, с чем имеют дело. Деревенские пацаны отлично знакомы с круговоротом жизни и смерти. Да и мухи, чей сомнамбулический гул заполнял дневную жару, тоже насторожили бы братьев. Однако вопреки ожиданиям найденный труп не принадлежал ни овце, ни оленю, ни собаке. Нагая, неузнаваемая на солнце, Салли Палмер, казалось, чуть-чуть двигалась. Ее тело было полно паразитов, кишащих под кожей и извергавшихся изо рта и ноздрей, не говоря уж об иных отверстиях. Сыпавшиеся из тела черви лужей собирались на земле, прежде чем проползти колышущейся лентой мимо братьев Йейтс.

Принципиально ли знать, кто бросился наутек первым? Вряд ли, хотя я лично считаю, что тоже Нил. Всегда следуя примеру старшего брата, за ним помчался и Сэм, пытаясь не отстать в гонке, что приведет их сначала к дому, а потом к полицейскому участку.

И в конечном итоге ко мне.

Кроме успокоительного, я дал Сэму антигистаминный препарат. Впрочем, к этому времени не он один ходил с покрасневшими глазами. Нила тоже поразила находка, хотя к нему постепенно стала возвращаться подростковая самоуверенность. Так что именно он, а не Сэм, рассказал мне о случившемся, уже подредактировав свежие воспоминания и придав более приемлемую форму всей истории, которой предстояло быть рассказанной и пересказанной множество раз. Годы спустя, когда трагические события того неестественно жаркого лета окончательно канут в прошлое, Нил не перестанет говорить о них, навечно закрепив за собой статус следопыта, с чьей находки все и началось.