Тереза Дрисколл - Я слежу за тобой

– Попал! – Генри кричит громче, чем следовало бы, и вскоре в зарешеченном окошке возникает лицо. Другой надзиратель, помоложе. Новая смена.

– В чем дело?

Генри морщится, осознав цену, которую пришлось заплатить за попадание. Его носок в воде, вместе с мертвой мухой.

– У меня носок в унитазе.

– Какого черта вам потребовалось бросать носок в туалет? Хотели вызвать засор, да?

– Нет. Я убил муху.

– Ну так сами и вылавливайте. – Новое лицо убирается от двери.

Генри какое-то время размышляет, прокручивая услышанную фразу – можно ли обратить ее в свою пользу. Не заставят же его совать руку в туалет? Он подаст официальную жалобу. Он сообщит своему адвокату. Напишет властям. В местные газеты.

Он уже готов сочинять абсурдную жалобу, когда слышит звук отпираемой двери. Видимо передумав, появляется новый дежурный сержант: на руках резиновые перчатки, несет пластиковый мешок и туалетный ершик.

– Встаньте к стене, – отрывисто командует сержант, и Генри немедленно подчиняется. Потом следит, как молодой человек выуживает ершиком носок, сует его в пакет и нажимает кнопку слива.

– Вы видели мертвую муху? – Генри очень важно, чтобы ему поверили.

– К чертям муху; лучше давайте второй носок, чтобы нам не повторять все заново.

– У меня ноги замерзнут.

– Надо было раньше думать, прежде чем связываться с нашей сантехникой.

Генри со вздохом снимает второй носок и отдает сержанту.

– Когда придет мой адвокат? Он обещал с утра. И вы проверили то, что я говорил инспектору вчера вечером? По поводу того, где я был, когда пропала Анна. Теперь вы меня отпустите?

Сержант-надзиратель выходит из камеры, запирает дверь и отвечает уже с той стороны:

– Это не ко мне. – Поднимает пластиковый мешок. – Я просто делаю грязную работу.

Сара внимательно наблюдает за Лили, которая суетится вокруг чайника на старенькой грязно-бежевой плите AGA. У Баллардов тоже AGA, только темно-синяя, гораздо шире и опрятнее. Мама Анны вечно натирала ее до блеска. А здесь по поводу чистоты явно не заморачиваются.

– Чай, кофе? – спрашивает Лили, не оборачиваясь.

Она открывает шкаф над плитой и достает две керамические банки с очень красивым рисунком: крупные белые маргаритки на темно-зеленом фоне.

– Э-э… кофе, пожалуйста.

Сара запомнила сестру совсем другой. Теперь она худая, одета необычно, длинные волосы подстрижены треугольником, а концы выкрашены в ужасный кислотно-розовый цвет. С момента встречи на станции разговор крутится вокруг нового образа Лили. И ни слова о том, зачем, собственно, приехала Сара.

Лили разворачивается и, прислонившись к плите, в который раз повторяет, что очень довольна новой прической. Перебирает концы волос – она высветлила четыре дюйма, и теперь их можно тонировать и использовать натуральные красители. Быть разной. Она уже пробовала фиолетовый – получилось так себе – и зеленый. Теперь вот розовый, ее любимый. Правда, жаль, что он нестойкий.

На вопрос, нравится ли ей, Сара соврала, что смотрится круто. На самом деле новая Лили ее смущает. Последний раз сестра приезжала к ним с мамой в Корнуолл года три назад, вскоре после того, как родители окончательно разругались и отец уехал, а Лили ушла из дома. Тогда у нее были прямые джинсы, короткая стрижка, толстовка. И весила она фунтов на пятнадцать больше.

Лили приехала, просто чтобы они знали: ей очень хорошо в Девоне – точный адрес сестра предусмотрительно не назвала. Она нашла хороших друзей и начинает новую жизнь, будет рисовать и посвятит себя по-настоящему важным вещам.

Саре хотелось спросить: «А я, я больше не важна для тебя?» Но она не посмела. А потом, когда они поднялись наверх, Лили прошептала: «Ты в порядке?» – с такой тревогой, что Сара не смогла сказать правду: как сильно она скучает по сестре, как непривычно и больно, что родители больше не вместе и что вот так вдруг их семья перестала быть семьей.

Сейчас Лили одета как хиппи из шестидесятых. Хлопчатобумажная юбка ниже колен и крестьянская рубашка с завязками на рукавах и груди – можно сделать бантики. Несмотря на мешковатую одежду, видно, что сестра здорово похудела. Прямо кожа да кости, особенно запястья; на левом болтаются браслеты из бусин.

– Прости, что мы так редко говорили об Анне, – произносит вдруг Лили, снова повернувшись к плите, чтобы налить кипяток в большой желтый кофейник. – Представляю, каково тебе пришлось.

После исчезновения Анны Лили пару раз звонила, прислала открытку и оставила несколько коротких сообщений в «Фейсбуке». А Сара так надеялась, так ждала от сестры поддержки… Она соврала, заявив Лили, что не хочет обсуждать случившееся. На самом деле Сара хотела. В глубине души. Рассказала бы она правду, если б сестра тогда была понастойчивее? Если бы продолжала расспрашивать ее об Анне? Сара не знает ответа и просто молча ждет кофе. По пути сюда она совсем иначе представляла себе их встречу. Поток признаний. Слезы. Объятия. Облегчение.