Джон Рикардс - Уинтер-Энд

— Да просто… нет, никакое. Ну я пошел.

Выйдя из отеля, я вижу, что тучи рассеялись, снова светит солнце. Деревья вокруг парковки сияют свежей, подрагивающей листвой. Я доезжаю до шоссе, поворачиваю на юг. Уинтерс-Энд выглядит повеселевшим, мне кажется, что и людей на его улицах стало больше. Трудно сказать, действительно ли это так или я просто по-другому смотрю на город.

Проехав почти полгорода, я вижу на улице Софи Донеган, черные волосы ее поблескивают на солнце. Я торможу рядом с ней, опускаю стекло.

— Привет, — говорит она, приподнимая в улыбке уголки накрашенных темной помадой губ.

— Привет. Если вам все еще охота выбраться отсюда, то я, скорее всего, уеду в следующий уик-энд.

— Да, я слышала, все закончилось. Говорят, вы застрелили того типа.

Я киваю:

— Застрелил. Не могу, правда, сказать, радует меня это или нет. Так хотите вы уехать отсюда?

— Нет. Я решила остаться здесь до окончания школы и на летние каникулы. Ну а осенью начну учиться в университете.

— Да? В каком?

Улыбка ее становится лукавой.

— В Бостонском, — говорит она. — Так что мы, наверное, еще увидимся, Алекс.

Она чмокает меня в щеку и уходит, помахивая ладошкой над плечом и лишь один раз оглянувшись на меня. Я отъезжаю от бордюра. Воспоминания о прежнем Уинтерс-Энде еще шевелятся в моей памяти, но уже не так, как неделю назад, когда я только-только вернулся сюда. Теперь улицы представляются мне просто рядами домов, а люди — обычными жителями обычного городка. Прошлое больше не вторгается в настоящее.

Неделя у меня уходит на заполнение документов, связанных с убийством Николаса, а Дейл тем временем увязывает воедино последние спутанные нити дела. Во вторник полиция штата объявляет об аресте Артура Тили, аптекаря, который, выполняя указания доктора Валленса, подменил мое лекарство. Он раскалывается на первом же допросе, признается в подмене таблеток, в том, что помогал доктору Валленсу торговать наркотическими веществами, на которые тот выписывал рецепты, в собственном пристрастии к морфию, во всем. Думаю, если бы на него поднажали, он признался бы и в убийстве Джона Кеннеди.

Попытки управления отыскать следы других сотрудников «Святого Валентина» начинают приносить кое-какие плоды. Сара Деккер, ставшая после замужества Сарой Виер, обнаруживается в списке пропавших без вести, — ее муж подал заявление о пропаже четыре года назад. Судьба Дориана Блайта остается загадкой. Может быть, я и ошибаюсь, но, по моим представлениям, тела обоих закопаны где-то или лежат на дне какой-нибудь реки либо озера. Обнаруживается и пара давних воспитанников «Святого Валентина», и то, что они рассказывают о своей жизни в этом детском доме, попадает на первые страницы газет. О моем родстве с Мэтью ни одна газета не упоминает — спасибо Дейлу.

Всю неделю я живу в доме Джеммы. Нам на удивление хорошо вместе, да и узнаем мы друг о друге все больше и больше. Дни великолепны, вечера прекрасны, ночи чудесны, если не считать некоторых неудобств, связанных с моими сломанными ребрами. Я давно уже не был так счастлив.

В последний день моего пребывания в Хоултоне я без всякой охоты гружу сумку в «корвет». Мы с Джеммой крепко обнимаемся. Цвет ее глаз, сияние улыбки и тепло тела уже надежно запечатлены в моей памяти, на этих воспоминаниях я и продержусь до следующей нашей встречи. Подспорье не самое совершенное, но дело свое оно сделает.

Я сажусь в машину, включаю двигатель. И, пока «корвет» катит на запад, ловлю себя на мыслях о Джоанне Торн и о том, что я мог вырасти совершенно в другой семье и иметь совершенно другое прошлое.

И я снова сворачиваю на каменистую, на этот раз залитую светом послеполуденного весеннего солнца дорогу, которая ведет к озеру Клэй. Дверь коттеджа перехвачена полицейской лентой, однако она не мешает мне любоваться красотой здешних мест. За зеркальной гладью озера поднимаются покрытые сосновым лесом склоны горы Брайтуэлл, по которым сбегают сверкающие ручьи. Лес вокруг коттеджа наполнен запахами прелой листвы, зелени и старых, кряжистых деревьев. В ветвях щебечут птицы.

Я обхожу коттедж, спускаюсь на причал. И сижу на его почерневших досках с банкой любимого папиного пива, смотрю на озеро, ставшее под чистым небом серебристо-синим. Мы беседуем — час или около того, — как делали до нашего расставания: попивая пиво и наблюдая за тем, как наш мир становится старше. Вот так же мы беседовали перед тем, как я уехал в университет, а автомобильная катастрофа навсегда лишила меня возможности еще раз поговорить с отцом. Мы не обсуждаем какие-либо темы, это просто разговор отца и сына, однако после него становится легче на душе.