Джон Рикардс - Уинтер-Энд

Достаточно интересно, однако особой ценности не представляет.

— Какое отношение это имеет к нашему делу? — спрашиваю я.

— Вы интересовались, не помню ли я чего о старших детях, — отвечает, пожимая плечами, Софи. — В общем, весь следующий день кабинет медсестры был закрыт, она там кого-то лечила. И лекарства для моего горла я получить не смогла.

Похоже, это все.

— Спасибо, что рассказали об этом, Софи, — говорю я. — Если вспомните что-нибудь еще, звоните.

— Конечно.

Софи спускает ноги с кровати, встает.

— И спасибо вам, что выслушали, Алекс, — говорит она, направляясь к двери. — Тут ведь большинство считает меня чокнутой.

— Мне это чувство знакомо.

Она оборачивается ко мне, вглядывается в мое лицо:

— Вы какой-то усталый.

— Работаю много, вот и все.

— Ладно. — Софи пожимает плечами, а потом вдруг тянется ко мне, крепко целует в губы и, лукаво улыбаясь, уходит, помахав на прощание ладошкой.

Я закрываю за ней дверь, однако перед тем, как повалиться на кровать и насладиться заслуженным отдыхом, пододвигаю к себе коробку с вещами, которые отец оставил у Бена Андерсона. Фотография из кабинета Валленса навела меня на одну мысль, а единственное, что поможет проверить ее, — это пачка фотографий, лежащая среди отцовских вещей.

Я развязываю желтую тесемку и раскладываю фотографии вокруг себя в надежде, что нужные сразу бросятся мне в глаза. И минуту спустя отбираю два снимка.

Первый привлекает мое внимание тем, что я не знаю снятого на нем человека. Точнее сказать, мальчика лет пяти-шести, глядящего в объектив камеры широко раскрытыми, испуганными глазами. На втором присутствует одетый для рыбалки отец, за спиной его тянется вереница деревьев и блестит озеро — точь-в-точь как на снимке из кабинета Валленса. Рядом с отцом стоят Генри Гарнер и сам доктор. На обороте карандашом написано: «Озеро Клэй, большая добыча Джоша (его черед фотографировать)».

Я вглядываюсь в лица этих людей, и у меня начинает покалывать кожу. Все они уже мертвы и двое из них почти наверняка убиты Ником. А третий — мой отец — тоже его жертва? И именно поэтому Ник так много знает о нем и об обстоятельствах его смерти?

Перед тем как снова убрать все в коробку, я приподнимаю две последние оставшиеся в ней вещи и обнаруживаю под ними пожелтевший от старости листок бумаги, на котором значится название «Святого Валентина» и его эмблема.

Некоторые из учителей Мэтью жалуются на его поведение. Открытые попытки сорвать урок за ним не числятся, однако, по их докладным, он несколько раз отказывался выполнять домашние задания, а на уроках уделяет им мало внимания или не уделяет никакого.

Возможно, нам придется перевести его в другую школу. Наш персонал делает все возможное, чтобы привить ему представления о дисциплине, и внимательно наблюдает за ним — на случай, если его поведение является симптомом чего-то более серьезного.

Под запиской стоит подпись: «Генри». Я затрудняюсь понять, как она оказалась среди вещей моего отца. Возможно, он оказывал «Святому Валентину» какие-то юридические услуги, не знаю, однако я чувствую, что кожа моих ладоней туго натягивается, что их снова начинает покалывать. Перед моими глазами пляшут лица с фотографии на рыбалке. Мертвый Гарнер на дне Черного оврага. Стерн среди обломков машины. Валленс, уронивший голову на письменный стол своего кабинета. Мой отец с залитым кровью лбом на пассажирском сиденье рядом со мной. И женщина из медальона…

«Женщина, чья фотография находится в медальоне, — жертва преступления, которое долгое время оставалось безнаказанным…»

Что же они сделали, эти четверо, — убили ее?

Я отметаю эту мысль, едва она приходит мне в голову. Отец был настолько далек от убийства, насколько это вообще возможно. У него, как и у любого были свои недостатки, однако преступником он не был.

И это оставляет меня практически ни с чем. Мне необходимо узнать, кем была женщина из медальона, но для этого нужен Николас. Я набираю на моем сотовом номер того, с которого он звонил мне, однако получаю автоматическое сообщение: абонент недоступен.

Я ложусь, фотография троих мужчин стоит перед моими глазами вместе с фотографией неизвестной женщины. Она словно парит в воздухе, недосягаемая, — широко раскрытые, доверчивые глаза, улыбка сильного, но почему-то не уверенного в себе человека. И в ее лице проступает нечто знакомое. Скулы. Разрез глаз.

Сходство, и настолько сильное, что я почти готов поверить: это семейное сходство с мальчиком, фотографию которого отец оставил на чердаке Бена.