Джон Рикардс - Уинтер-Энд

«Краухерст-Лодж» был отелем почти столько же времени, сколько простояло его здание, построенное в 1920-х годах, — неоготический стиль — высокие окна и декоративная лепнина на выступах и карнизах. Его облицованный белым известняком фасад светится в сумерках. Два неотличимых в темноте улыбающихся мозаичных лица смотрят на меня сверху вниз, пока я ставлю машину, они похожи на сложенные из зеленых и терракотовых плиточек лица цирковых клоунов.

Двойные наружные двери с матовыми стеклами ведут на веранду, по стенам которой висят старые афиши — некоторые из них практически антикварные. С веранды в дом ведет другая дверь, солидная, из почерневшего от времени дерева, с дверным железным молотком, изображающим голову рычащего… не знаю кого. Я толкаю ее и вхожу в залитый светом вестибюль, оформленный в том же неоготическом стиле.

— Да? — вопросительно произносит, выходя из двери за стойкой, старик в выцветшем кардигане.

— Я Алекс Рурк, шериф Тауншенд снял здесь номер для меня.

Моему голосу вторит легкое эхо, а голосу старика — нет, возможно, все дело в разнице тембров.

— Хм. — Старик открывает учетную книгу, которая выглядит его ровесницей, листает ее, добирается до последних записей, водит пальцем по строчкам. — А, ну да, мистер Рурк. Комната четырнадцать, наверху лестницы. Распишитесь вот здесь, пожалуйста. Какой-нибудь багаж у вас имеется?

— Нет, — отвечаю я, ставя подпись. — Так, значит, наверху лестницы?

— Первая справа, — говорит он и протягивает мне брелок с двумя ключами. Один из них, судя по его виду, отпирает парадную дверь. — Завтрак с семи до девяти, ужин с шести до восьми тридцати, но его нужно заказывать.

Я благодарю его и поднимаюсь в свой номер. В отеле мертвая тишина. Я отпираю дверь номера, вхожу в маленькую, но чистую и опрятную комнату с односпальной кроватью, телевизором, туалетным столиком и стенным шкафом. На столике стоит телефонный аппарат. Еще имеется дверь, ведущая в туалет и душ.

Я заказываю по телефону еду — номер единственного в городке заведения, которое готовит пиццу навынос, я заметил на веранде, — потом быстро принимаю душ и переодеваюсь. Едва я включаю телевизор, в номере раздается звонок — судя по всему, прибыл доставщик пиццы. И действительно, выглянув в окно, я вижу перед входом в гостиницу его мотоцикл. Я собираюсь отвернуться от окна, но неожиданно замечаю человека, стоящего в сумраке под деревьями возле парковки. Разглядеть его как следует мне не удается — виден только смутный силуэт с беловатым пятном вместо лица. Я вглядываюсь пристальнее — человек стоит неподвижно. А потом я моргаю, и он исчезает.

Я спускаюсь вниз, забираю пиццу. От теплой коробки, которую я держу в руках, исходят ароматы расплавленного сыра, помидоров, базилика. Парковка отеля пуста, если не считать моей машины и мотоцикла рассыльного. В отеле по-прежнему тихо. Похоже, я единственный его постоялец.

Покончив с пиццей — хорошей, особенно если учесть, что Уинтерс-Энд — это все-таки не Маленькая Италия, — я надеваю куртку и отправляюсь в «Лесопилку», один из двух баров городка. Уинтерс-Энд оказывается вовсе не безмолвным, в нем присутствует тихая, но нервозность, подчеркиваемая шелестом деревьев и бормотанием телевизоров, чьи экраны светятся за окнами домов. Жизнь спряталась на ночь за этими дверями.

Я толкаю дверь «Лесопилки», неприметного здания с несколькими окнами, и меня сразу же окутывает негромкий гул субботнего вечера. Откуда-то из глубины бара доносится тихий перестук бильярдных шаров, вполсилы играет музыкальный автомат. Люди разговаривают, общаются. Все путем. Мэтт сидит за столиком у стены, с ним женщина, которая смотрит в сторону. Черные волосы до плеч, фиалковый свитер — вот и все, что я успеваю разглядеть. Мэтт машет мне рукой, я направляюсь к столику.

— Алекс! — восклицает Мэтт, когда я подхожу. — Ты ведь знаком с Роной. Посмотри, — обращается он к ней, — совершенно не изменился. Как я и говорил.

— Как поживаешь, Алекс? — спрашивает она. — Давно не виделись.

— Слишком давно.

— Выпивка за мной, — сообщает Мэтт. — Кому что?

— Пиво, спасибо.

— Ром с кока-колой, — говорит Рона.

Мэтт отходит к бару, предоставляя мне возможность приглядеться к моей давней возлюбленной. Она почти не постарела, едва наметившиеся лучики морщинок возле глаз — вот и все свидетельства возраста. Темные брови по-прежнему тонкие и все так же изгибаются над темно-карими глазами, сменившими, впрочем, былую живость на вялость — знак смирения перед жизнью, быть может. Я знал ее дерзкой капитаншей команды футбольных болельщиц, уверенной в себе, всегда готовой язвительно одернуть каждого, кто, как ей казалось, чересчур зарывался. И какая же удивительная нежность таилась за этим показным фасадом!