Артем Римский - Стены

— Ну, я хоть и всегда интересовалась искусством, и даже три года училась в Санторинском университете искусств, но не думала, что живопись когда-то станет моим основным занятием. Это было больше похоже на хобби. И учиться мне было лень. Поэтому, когда вышла замуж, то бросила учебу, считая, что жизнь моя отныне устроена. В принципе, так оно и было, — задумчиво добавила Элисон, все более подкрепляя мои догадки. — В профессиональном плане меня больше интересовала литература, к тому же детская. Когда-то я мечтала о славе Джоан Роулинг.

Повисло неловкое молчание. Мне показалось, что девушка ждет от меня следующего вопроса.

— А чем занимался твой муж?

— Криптологией. На частной основе.

— Интересно, — улыбнулась я.

Тут Элисон пристально посмотрела мне в глаза, и скажу честно, мороз пробежал по коже от ее взгляда. Было невозможно представить, что столь милое создание способно так прожигать глазами.

— Более чем, — ответила Элисон, едва заметно улыбнулась и отвела взгляд. — Не нужно только писать о моей личной жизни, ладно? — почти шепотом произнесла она.

— Ладно, — согласилась я, все еще чувствуя неприятное ощущение от ее взгляда. — Ты выросла в этом доме? — спросила я, чтобы разрядить обстановку.

— Нет, что ты! — девушка усмехнулась. — Родители купили этот дом, когда выдали меня замуж. До этого мы жили в квартире, в самом центре Санторина.

— Ты не скучаешь по городской суете?

— Нисколько.

Мне показалось, что последний ответ Элисон произнесла так, словно говорила о неприятных воспоминаниях.

— Ну, а литература? Ты больше не хочешь писать?

— Перегорело, — девушка пожала плечами. — Это, как раз, и было чистейшим честолюбием. И, сказать по правде, мне в некоторой степени даже стыдно за свои прошлые стремления.

И, все же, разговор наш был очень похож на интервью. И сделать с этим я ничего не могла, потому что ясно понимала: Элисон практически разучилась просто разговаривать. Или заставила себя забыть, как это делается. Закрыв свою душу на замок, она могла теперь только отвечать на вопросы. И я уверена: раз она все-таки выразила желание поговорить, значит ее саму такая ситуация уже пугала.

— Элисон, а можно задать тебе личный вопрос? — спросила я после короткого молчания.

— Да, — тут же ответила девушка, словно давно ждала именно такого вопроса.

— Ты была счастлива в браке?

— Очень, — серьезно ответила Элисон. — Очень счастлива.

— А что же случилось?

Она прищурилась, и словно с мечтательным выражением лица сосредоточенно посмотрела в пространство поверх моей головы.

— Развод был полностью моей инициативой. Я оказалась не готова.

— К семейной жизни?

— Да ну, — небрежно ответила Элисон и поморщилась. — К чему там можно быть не готовой? Нет. Я оказалась не готова к тому, что предложил мне Перри. Грубо говоря, я не оправдала его надежд.

— То есть? — удивилась я.

Элисон проигнорировала мой вопрос, и по выражению ее лица, можно было предположить, что она предалась приятным воспоминаниям.

— Ты говоришь о нем с такой нежностью, — сказала я, не дождавшись ответа на предыдущий вопрос. — Ты… все еще любишь его?

— Нет, — спохватилась Элисон и потянулась за своей чашкой. — Нет, не люблю. Но Перри действительно хороший человек. И талантливый. И, самое главное, действительно особенный, хоть никогда и не старался таковым прослыть.

Я невольно улыбнулась. Чем больше говорила Элисон, тем менее мне становились понятны ее мотивы.

— Почему же ты тогда так переживаешь?

— С чего ты взяла, что я переживаю? — на ее лице отразилось истинное непонимание.

— Ну, как же. Образ жизни, который ты ведешь, абсолютная замкнутость, — извини, если я говорю слишком прямо, — дают повод предположить подобное.

Элисон отрицательно покачала головой, и ответила с едва уловимой насмешкой:

— Мне больше не о чем переживать, Кэтрин. Никогда.

— Тогда в чем причина твоей аскезы.

— В том, что я боюсь.

— Чего?

— Кого — так правильнее. Тебя.

Такой ответ меня немало удивил, но еще до того, как девушка продолжила, я поняла, что в моем лице она обобщала.

— Панически боюсь, Кэтрин. Сижу сейчас, и внутри меня все дрожит, понимаешь?! — тут она откинула голову на спинку кресла, устремила взгляд в потолок и глубоко вздохнула. — И этот страх не перебороть. Что может означать любовь моих родителей, если эта любовь перебивается паническим ужасом? От которого никуда не деться? Я говорю с тобой, а страх только усиливается, потому что я не должна говорить с тобой о нем, понимаешь? И больше никогда не стану говорить. Просто… кто-то должен знать. Знать, одновременно ничего не зная.