Толстый по привычке усмехнулся, а худой ответил спокойным тоном:
— Все как всегда. Жемчуг мелкий и золото тусклое. Это тебе не шутки.
Секунд десять друзья молчали, а потом толстый отпил пива и спросил:
— Ну, а «Золотой мяч» кому отдадут, как думаете?..
А она, наивная, думала, что уже выплакала все глаза. Каждый вечер она не засыпала, а проваливалась в бессознательный сон в сопровождении слез. Каждую ночь она видела сны, где все хорошо, просыпалась от этих снов, и вновь плакала под тяжестью неминуемой реальности. Каждое утро начиналось со слез, и она искренне думала, что не дотянет до вечера, что сойдет с ума. Каждый день был океаном горьких слез, каждый день был беспощадной битвой не на жизнь, а на смерть; в войне, которой не было видно конца. Каждый день она часами находилась в больнице, растворяясь в горячих молитвах, в клятвах, которые ей самой теперь казались абсолютно бесполезными. Каждый день казался бесконечно долгим; каждый день рождал призрачную надежду, и вместе с этой же надеждой становился достоянием прошлого; каждый день вонзал в сердце кинжал неизвестности. И сегодня, тридцатого ноября, она не могла поверить, что выдержала уже тридцать! Тридцать таких дней. Уже тридцать дней она не была на работе, потому что даже думать не могла о нормальной жизни. Само понятие нормальности потеряло для нее актуальность. Все ее дни состояли из сокрушающего и безвыходного чувства вины, из неумирающей надежды, которую она старалась не отпускать от себя ни на миг, из постоянных слез. Слез по себе. Слез по своему крестному сыну. Слез по тому, кто сейчас сидел в тюрьме — по второму мужчине в жизни, который заставил ее плакать. Плакать совсем другими слезами. Слез по тому, кого она никогда! Никогда не любила и не могла бы полюбить. И самых горьких слез по ней, по милой подруге. И неминуемым спутником этих слез были воспоминания. Такие жестокие воспоминания ее улыбок, ее нрава, ее порыва. Иногда эти слезы вырывались в рыданиях, а иногда просто текли сами собой, и остановить их было невозможно — вот, как сейчас. Когда она сидела у окна своей спальни, в свете ночной лампы; когда время близилось к полуночи, а на улице шелестел проливной дождь. Иногда она пыталась заглушить свою боль спиртным, но это практически не действовало, и лишь помогало провалиться в сон. И сейчас, рядом с ней стоял бокал красного вина, а она все сидела и всматривалась в ночную тьму. Что она там видела? Известно лишь ей одной.
И сделав глоток вина, Летиция взяла со стола авторучку и открыла лежавшую рядом тетрадь. И пока она писала, на лист бумаги продолжали капать ее слезы. Через три минуты она остановилась и прочитала то, что написала. И пока она читала, на лист бумаги продолжали капать ее слезы.
Дитя мое, ты на ночь не молись,
Молитва часто порождает страх.
Иль искренне так хочется спастись?
Смешная драма в пламенных речах.
Дитя мое, конечно же, во сне
Ты упадешь в слезах к Его ногам.
А после, вновь взывая к Сатане,
Ты вспомнишь, как прекрасен был тот храм?
Дитя мое, ты только не грусти.
Подумаешь! Душа заражена!
Чума морали, бешенство тоски —
Они нас всех казнили без суда.
Дитя мое, ты только не кричи.
Болит у всех, но к боли привыкаешь.
Разврат и пьянство — лучшие врачи,
А без греха ты святость не познаешь.
Дитя мое, прошу я, слез не лей.
Не слушает никто твои тирады.
Настанет день за горизонтом дней,
Поплачешь там, когда коснешься правды.
Дитя мое, как прежде, так и вновь:
Я здесь! Я рядом! Я твой раб!
И взявшись за руки, сбивая ноги в кровь,
Во славу Божью! Мы шагаем в ад.
P.S. Нам никогда не покинуть серые стены одиночества. Нам никогда не покинуть холодные стены безумия.
март — декабрь 2016
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу