О, девушка чудесной красоты!
Ты грезы мои, мысли и о счастье мечты,
Ты яркий света луч во мгле моей души!
Смиренно я молю тебя красавица скажи,
Как мне заслужить от тебя хоть слово любви.
Утешь мою грусть бальзамом надежды,
Дабы не истекло в отчаянья крови
Сердце, над коим безраздельно властвуешь ты!
Несколько строк ниже было невозможно прочесть: на это место стек с расплавившейся печати воск. Люциус попытался очистить его с бумаги, но вместе с воском удалялись и чернила, поэтому чтение пришлось продолжить с последующего отрывка.
Любовь как цель, любовь как средство,
Любовь — награда, любовь — месть,
Ужель сумеет нежное ее сердечко
Такую ношу вечно несть?
Ужели искреннее чувство
В ее душе свой отклик не найдет?
Любовь ведь даром пропадет,
И сердце тверже камня станет, —
Стрелой Амура не пробьешь, —
Оно влюбляться перестанет,
К нему ключа вовек не подберешь.
Очевидно, эти слова были написаны Кристофером уже после того, как он узнал о чувствах своей избранницы к архидьякону, и, тем не менее, молодой человек закончил свое письмо Жанне так:
За нежные волос прикосновенья
И сладостные сердца биенья,
За мечтаний красивых волненья
И те счастливые мгновенья,
Что привнесла ты в жизнь мою:
За все тебя благодарю,
А вместо подписи…
Люблю!!!
***
Все время пока Люциус читал оставшиеся в письме строки, Жанна искоса посматривала на него, но молчала.
— Что там написано? — наконец не удержалась полюбопытствовать девушка.
— Ничего из того, чего вы были бы достойны, — ответил, не глядя на нее, священник и, со вздохом бросив письмо обратно в камин, молча, вышел из комнаты.
Глава XXXV. Притча о праздности и забвении
Прошло еще несколько дней и 24-ого июня, руководствуясь выраженной констеблем в своем письме надеждой встретиться через неделю, Люциус вновь отправился в трактир на Тайберн. Впрочем, и в этот раз Дэве среди посетителей сего заведения не оказалось. Зато там, как и прежде, присутствовал лукавого вида старичок с квадратной бороденкой, и он только-только начал рассказ новой истории, к коему архидьякон, с большим удовольствием и непритворным интересом, прислушался.
***
«Давным-давно и далеко не в наших краях, жили по соседству друг с другом два очень богатых помещика. Были у них семьи, множество слуг, крестьяне и само собой обширные земельные владения. Вели помещики праздный образ жизни, не знали невзгод и не ведали никаких забот. Всё было у них под рукой: достаточно не то, что пальцем, бровью, шевельнуть, как тут же получали они желаемое.
Привычной стала для помещиков такая жизнь, и любые даже самые незначительные хлопоты стали им в тягость. Бывало, придут к ним слуги, с письмом или приглашением от других помещиков, а они нос воротят: «неинтересно… далеко…»; ждут крестьяне указаний перед посевами, а дожидаются лишь: «без меня управитесь»; обращаются к ним родственники, — на прогулку зовут, совета-помощи просят, — а они снова: «ну вас… позже… глупости…”. Так и жили в своих усадьбах оба помещика и не замечали, как вдруг перестали приходить к ним приглашения и письма, сделались незаметными их слуги, куда-то подевались все крестьяне и даже ранее шумные семьи однажды совсем не стали им докучать.
Тихо стало в обеих усадьбах, глухо; и вскоре оба помещика заскучали, да в кой-то веки захотели объехать каждый свои владения. Стали звать слуг — нет ответа. Что делать? Покричали, покричали, да все ж таки пришлось им поднять свои грузные телеса с давно насиженных кресел и самостоятельно отправиться на поиски тех, кому бы можно было что-нибудь приказать.
Долго искали; но в поместьях у них не оказалось ни одной живой души: куда ни глянь — всё пусто. Вышли тогда помещики на улицу, повстречали там друг друга, да и принялись сразу один другому распоряжения всякие отдавать. Однако, ни тот, ни другой, сами ничего, как следует, не умели и договорились, наконец, вместе себе слугу искать.
Скоро застали они в конюшне лениво дремавшего на копне сена кучера и, не сговариваясь, в один голос гаркнули:
— Ну-ка, разгильдяй, запрягай карету!
И вот экипаж готов, лошади запряжены: отправились помещики в путь. Проезжают мимо полей и прудов, рек и лугов, озер и лесов им принадлежащих, несколько миль уж едут, а ни людей, ни птиц, ни животных, ни скотины домашней всё нигде не наблюдают. Тишина вокруг. Только в их же упряжке еще слышно пыхтение лошадей да щелканье хлыста кучера. Но вдруг и помещичья карета затихла и остановилась. Выглянули помещики в окна экипажа: посмотреть «отчего так?», и увидали впереди туман, да такой густой и плотный, будто стена; и странный, словно нет за ним ничего — пустота.
Читать дальше