Но сейчас все казалось слишком нормальным. Я поняла, что искала в толпе Сару, словно пыталась увидеть ее, как бывало каждое утро в школе. На ее плече висел ярко-фиолетовый рюкзак, в руке сладкий пирожок. И она всегда брала один для меня, потому что знала – ради сна я пропустила завтрак.
Конечно, Сары, ее рюкзака и пирожка здесь не было. Поэтому я просто встала посреди столовой, не понимая, что делать и куда идти.
Тогда я заметила мемориальную доску, большой блестящий черный квадрат на столбе в центре помещения. Единственное изменение в этой части школы, едва ли заметное. Я сделала несколько шагов вперед, посмотрела на доску и пожалела об этом.
На ней перечислялись их имена. Все девять жертв, в алфавитном порядке. Я перечитала их, хотя и так знала наизусть.
Кевин Брентли
Бренна Дюваль
Джаред Грейсон
Рози Мартинез
Сара Макхейл
Ричард Макмаллен
Томас Нолан
Эйден Страуд
Эсси Тейлор
Под именами была цитата Эмили Дикинсон:
«Любимые не могут умереть, ведь любовь бессмертна».
Я ненавидела эту цитату, потому что она лгала. Даже если бы любовь была бессмертной, я не могла отделаться от мысли, что в итоге все твои любимые тоже умрут. Тогда какое это имело значение? Никакого. Такие цитаты только делали жизнь проще. Помогали нам игнорировать тот факт, что забвение неизбежно.
Я потрясла головой, пытаясь заглушить навязчивые мысли. Но не нашла в себе сил отвернуться от доски.
Имени стрелявшего в этом списке не указали. Как и на других мемориальных досках по всему городу. Насколько я знала, этим летом велись ожесточенные споры. Некоторые предлагали его включить. Он ведь всего лишь ребенок. Шестнадцать лет, одиннадцатый класс. Они утверждали, что в каком-то смысле он тоже жертва. Жертва травли, собственного разума, одержимого оружием общества. Как будто это все имело значение. Доска – это единственное, что было не про него, или почему он это сделал. Она была про всех остальных, про нанесенный им ущерб.
Кто-то из родителей воспротивился, чему я была рада. Я не хотела видеть там его имя. И не хотела видеть его рядом с именем Сары.
– Ли, – произнес голос за моей спиной. Я оглянулась и увидела Майлса, одетого в обычную черную футболку и поношенные джинсы. Мы секунду просто смотрели друг на друга. Несмотря на все произошедшее летом, мне было странно разговаривать с ним на территории школы. Я ждала этого знака, который доказал, что теперь все изменилось.
Он пожал плечами и жестом попросил меня следовать за ним. Мы побрели сквозь толпы учеников к столовой, у которой стояли Иден Мартинез и Денни Лукас, прислонившись рюкзаками к стене. Иден тянула темную волнистую прядь волос и выглядела слегка зеленой, как будто ее вот-вот стошнит. Денни стоял, сжимая обеими руками резиновую ручку трости так, словно, если понадобится, был готов использовать ее как оружие.
– Справа от тебя подходят Ли и Майлс, – сообщила ему Иден.
– Привет, ребят, – поздоровался Денни. – Странный денек, да?
– Самый странный, – сказала я.
Возможно, самым странным было стоять с этой троицей. Мы были чудной компанией, которая не имела почти ничего общего. Иден была старше нас на год. И до стрельбы мы все тусовались в совсем разных кругах. Но я могла находиться рядом только с этими людьми и ощущала себя частью только этой компании.
Эшли окончила школу в мае, доучившись в больнице и на дому. Тем утром она отправила всем нам сообщение, пожелала удачи и сказала, что можем ей звонить. Интересно, чувствовала ли она себя одинокой, хотела бы оказаться здесь с нами, а не смотреть новостные отрывки нашего возвращения в школу? А возможно, она была рада, что никогда сюда не вернется. Интересно, а что бы чувствовала я, окажись в ситуации, когда мне, единственной из всех, не надо возвращаться в школу.
Точнее, не единственной.
Я осмотрелась в поисках вспышки сине-черных волос или рюкзака с черепами.
– Кого ищешь? – спросил Майлс.
– Келли, – ответила я.
– Келли Гейнор? – уточнила Иден. – Ты разве не слышала?
– Не слышала что?
– Она переехала. – Иден убрала руку от волос и принялась ковырять ногти. – Вся ее семья. Бабушка видела, как они несколько дней назад загружали вещи в фургон, перед их домом табличка «Продается».
– Что? – Вопрос прозвучал, словно кашель. Мое горло вдруг сжалось. Как бывает после укуса пчелы, пока мама не вколет эпипен [4] EpiPen ( англ . Epinephrine autoinjector) – медицинский препарат, автоинъектор адреналина, устраняющий последствия анафилактического шока.
. Я постаралась дышать, но раздался звонок, резкий и громкий, заставивший всех нас подпрыгнуть от испуга. И легче совсем не стало.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу