– А ты у него спрашивала?
– Да, конечно. У него есть воображаемый друг. Иногда они вместе играют, и слышно, как Мэтью негромко разговаривает сам с собой. Нет, нам не приходится ставить еще один прибор во время обеда. И это лучше, чем кошмары. У Эми были ужасные кошмары.
– В самом деле?
– О да. Это одно из самых моих ранних воспоминаний – я даже не знаю, сколько мне тогда было лет, три или четыре? – но я помню жуткие звуки по ночам. Как крики, но гораздо хуже. Громко, потом тихонько и снова громко. Просто жуть. Потом по коридору проходил папа. Он укладывал Эми в кровать, и она засыпала, но через час все начиналось снова. Так продолжалось года два.
– Эми никогда мне не рассказывала.
– Наверное, она уже не помнит. Сон у детей – это зона военных действий. Особенно у маленьких. Приятель моего сына тыкал себе пальцами в глаза, чтобы не засыпать. Честное слово. Мэтью был ходячим адом – его удавалось загнать в постель только после титанических усилий. И так несколько раз. По три-четыре учебные тревоги за ночь. Ты лежишь в темноте, в доме тишина, ребенок спит, и ты находишься в мире с окружающей действительностью. Потом – бац! – и он начинает кричать, словно в его комнате полно волков.
– Ну, это естественно. Ты неожиданно просыпаешься, вокруг темно, ты один, и рядом нет ни мамы, ни папы, ты не ощущаешь их присутствия и даже запаха.
– Правильно: это объясняет их поведение, когда они просыпаются. Но почему они сражаются со сном?
– Потому что в пещерах, где мы жили прежде, все было иначе. Семья спала вместе, никто не отсылал младшего в комнату со страшными рисунками на стенах и непонятными штуками, свисающими с потолка. Ребенок думает: вы что, совсем спятили? Меня нельзя оставлять одного, здесь опасно. Вот почему они делают единственное, чем могут повлиять на окружающий мир, – кричат изо всех сил.
– Ты меня удивляешь, Джек. Я не знала, что ты сохранил такую связь с прежним ребенком в себе.
– Я всегда с ним связан. Гораздо труднее сохранять связь со своим взрослым «я».
Она улыбнулась:
– Ну да, возможно, ты прав. Но я не знаю. Дети такие странные. Они берут пульт от телевизора, подносят его к ушам, точно телефоны, и говорят с несуществующими людьми. Ты даешь им игрушечный саксофон, а они тут же суют его в рот и начинают дуть, а не сосать, как сделали бы с любым другим предметом. И ты думаешь: откуда это взялось? Подсмотрели за кем-то? А потом приходит день, и они перестают это делать. Именно так они разбивают тебе сердце. У них появляется какая-нибудь отвратительная привычка, а потом – бум-с! – и она исчезает. И ты начинаешь по ним скучать даже в те моменты, когда они находятся рядом, – наверное, в этом и состоит любовь?
Она неожиданно замолчала, и ее щеки запылали. Я никогда не видел, чтобы Натали выглядела смущенной. Более того, я не думал, что такое вообще возможно.
– Что такое?
– Извини, – сказала она. – Я вела себя как безмозглая злобная сука.
Я покачал головой:
– Вовсе нет.
– Но…
– Серьезно. Ничего подобного.
– Но ведь с Эми что-то не так?
– Все в порядке.
– Ладно, – сказала Натали. – Я уверена, что так оно и есть. Она очень сильная.
Несколько мгновений она ужасно гордилась своей сестрой, и я пожалел, что у меня нет брата или сестры, которые могли бы так же гордиться мной.
– Вот только она… даже не знаю, она изменилась. Тебе не кажется?
Я пожал плечами:
– Да, пожалуй.
Но Натали не сдавалась:
– Возможно, это произошло еще раньше?
Я с некоторым удивлением посмотрел на нее и обнаружил, что она не спускает с меня глаз, и ее взгляд сразу напомнил мне Эми.
– Люди меняются, – твердо сказал я. – Они становятся старше. Взрослеют. Не исключено, что такое случится и с тобой.
Она показала мне язык.
– Однако есть одна вещь, которую я до сих пор не могу понять, – продолжала она, опираясь на раковину и вновь выглядывая в окно.
Ее сын спокойно играл во дворе, оставаясь в двух метрах от дороги, словно силовое поле заставляло его держаться в зоне безопасности. Быть может, так оно и было. Не одна Эми обладала сильным характером в семействе Дайер.
– О чем ты?
– Почему Эми стала заниматься рекламным бизнесом.
– В жизни нередко случаются странные вещи. Я, к примеру, был полицейским.
– Но я тебя не знала, когда ты не был полицейским. Поэтому в этом для меня нет ничего странного. К тому же твой выбор профессии вполне объясним. То, что случилось с твоим отцом, и… Твои действия понятны. Гораздо в большей степени, чем смена профессии. Ты теперь писатель…
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу