Анатолий Борзов - Anenerbe [СИ]

— Вы хотите сказать, что за всеми значимыми открытиями стоит кто-то еще?

— Об этом не будем. Ответа на данный вопрос у меня сейчас нет, вот когда он появится, тогда можно будет и поспорить. Теперь о Клавдии Степановне. Я так понимаю, что интересует она вас скорее не как объект вашей профессиональной деятельности, а как некий феномен — ненаучный, конечно. А стало быть, и подход должен быть тоже ненаучным. Простите, мне, кажется, нужно идти.

— Еще один вопрос.

— Давайте завтра… или нет уже послезавтра. Звоните, если дозвонитесь, и Алексей Митрофанович повесил трубку.

Именно это и хотел слышать Виталий Борисович, вернее спросить, а можно ли ему позвонить в будущем.

Горелик в этот момент сидел и смотрел на телефон.

Когда человек долго молчит или когда ему нечего сказать окружающим, он медленно погружается в себя — окружающий мир пропадает, растворяется, как растворяется сахар в стакане. Однако говорить все равно придется — так уже когда-то был задуман человек. Поэтому некоторые говорят сами с собой — Алексей Митрофанович молчал. И его разговор с товарищем Шумным — тот же монолог или фуэте, где партнер не нужен.

Чай пили с ватрушками. Не спеша наливали и пили. Александр Николаевич из стакана, Зоя Константиновна из чашки. Сидели за столом, не на кухне, а в гостиной — событие неслыханное. Так как в гостиной собирались только в исключительных случаях, к которым можно было отнести Новый год, дни рождения членов семьи и приезд близкого товарища из дальней заграницы. Ни в один из перечисленных праздников сегодняшний день не входил. Кроме пузатого чайника, сервиза на шесть персон, краковской колбасы и банки красной икры — початая бутылка дорогого коньяка. Настоящего, французского и не из супермаркета, а из Парижа.

— Ммммммм-да, — произнес Александр Николаевич и налил настоящего французского коньяка из города Парижа в рюмку.

— Что будем делать? — поинтересовалась Зоя Константиновна.

— С деньгами? Ничего не будем, для начала проверим, вдруг они фальшивые?

— Саша! Ты меня не пугай! Перенесенных переживаний мне вполне достаточно. Ты бы видел себя со стороны — глаза бешеные, волосы взъерошенные. А как проверить?

— Нужно подумать. Лучше в каком-нибудь отдаленном пункте обмена, чтобы не привлекать излишнего внимания. Достаточно одной банкноты.

— Проверили, деньги настоящие.

— Ты увольняешься с работы, — Александр Николаевич продолжал согревать своим теплом голубой хрусталь бокала, предвкушая, как он отправит внутрь себя дары Франции.

— Почему я, а не ты?

— Мужчин — домохозяек не бывает, скажешь, что заболела.

— Чем?

— Неважно. Если деньги настоящие, для нас многое теряет привычное значение.

— А если фальшивые?

— Вряд ли, думаю, доллары настоящие. Если бы они были фальшивыми, их выбросили бы на помойку, но никак не из окна! Кто будет выбрасывать из окна фальшивые доллары! Это же опасно!

— А выбрасывать настоящие — не опасно?

Достойно ответить или возразить Александру Николаевичу было не суждено — зазвонил телефон.

— Ответь.

— И что сказать?

Александр Николаевич и тут не спешил, глотнул из бокала и блаженно поморщился.

— Что хочешь — то и скажи. Зося, мы теперь можем говорить, все что угодно. Хочешь — скажи, я заболел или ушел или меня нет дома, и никогда больше не будет — мы купим новый дом.

— Новый дом?

— Да, — и глянув на бутылку, продолжил свою мысль, — во Франции.

— Почему во Франции, а не в Англии?

— В Англии сыро и постоянные туманы и движение там левостороннее.

— Я английского не знаю.

— И я не знаю, — не моргнув глазом, признался Александр Николаевич. — Сейчас это не важно. По-английски у нас будет говорить горничная.

— А как мы будем говорить с ней?

— По-русски. И о чем можно говорить с горничной? Завтра же схожу в библиотеку, если хочешь — пойдем вместе. Выберем себе для проживания подходящую страну.

Зоя Константиновна икнула.

— Ты хочешь дом?

— Ну не квартиру же! А эту, — Александр Николаевич обвел ленивым взглядом помещение, которое неожиданно стало тесным и явно неуютным, — сдадим в аренду или продадим. Хотя лучше продать — на карманные расходы.

Телефон продолжал звонить.

— Что за люди! Я уже давно заметил: нашим людям явно не хватает хорошего воспитания. Да и откуда ему взяться? Учат, черт знает, чему — математике, химии, физике, но не приличным манерам. Четыре звонка — не более! Более — это уже развязанность, близкая к хамству. Ты знаешь, дорогая, почему они плохо живут?