Кэт Уинтерс - История ворона

– В жизни такого не говорил.

– Я сам слышал, отец! Зачем же вы тогда забрали меня к себе? Это вполне мог бы сделать и кто-нибудь другой! Зачем вы меня приютили, если я всегда был вам так противен?! Надо было отправить меня к бабушке с дедушкой, в Балтимор.

Из комнаты напротив доносится матушкин кашель.

Отец вскакивает с кресла.

– А ну закрой скорее дверь, чтобы матушка не услышала, сколь ты груб и неблагодарен!

– Я хочу вернуться в университет.

– Это невозможно. Шарлоттсвилльские констебли тут же сцапают тебя и бросят в тюрьму.

– Чья же это вина?

– Твоя, Эдгар! Это ты проиграл в карты всё до последнего цента! Я же, напротив, хочу, чтобы ты стал надежным и ответственным членом общества, как ты этого не видишь?! Я хочу, чтобы ты добился успеха!

– Что ж, у нас с вами несравнимо разные представления об успехе, отец. Вы видите во мне легкомысленного поэта, который понапрасну тратит и время, и деньги. Я же вижу в себе ученого, которому для счастья и процветания нужно лишь одно – переселиться в мир литературы.

– Но ты еще так молод и глуп…

– Вы считаете себя успешным торговцем, – продолжаю я. – А я вижу в вас круглого неудачника – и в работе у вас дело не ладится, и в личной жизни всё отвратительно. Повезло хоть, что дядюшка вовремя сыграл в ящик и наследство неплохое оставил, а то даже не знаю, что бы вы делали.

Отец неотрывно смотрит на меня, вскинув голову, а я тем временем борюсь с желанием скользнуть за дверь, пока он не швырнул мне в голову свою тяжелую книгу или еще что похуже, но он вдруг спрашивает:

– Эдгар, а знаешь, кого я на самом деле вижу, когда смотрю на тебя?

На глазах у меня выступают слезы – я чувствую, что сейчас он произнесет слова, которые ранят меня куда больнее, чем его ранили мои дерзкие обвинения. Делаю несколько несмелых шагов к двери.

– Я вижу маленького мальчика, которого безумно захотела приютить моя супруга после того, как узнала, что никогда не сможет выносить и родить ребенка, – судорожно вздохнув, сообщает он. – Вижу огонек надежды, горевший в ее глазах, когда мы принесли домой тебя, кудрявого сиротку с любопытным взглядом. Да-да, Эдгар, ты был для нее надеждой.

Его голос неожиданно смягчается.

А я чувствую, как по щеке бежит слеза.

– Вот только надежда – это глупый самообман, – продолжает он, уронив книгу на кресло. – Надежда заставляет нас зазря тратить время. Надежда ослепляет, и мы не видим всей правды. Надежда… – он вновь вскидывает голову, – неизбежно ведет к разочарованию.

– Да, знаю, – отзываюсь я и хватаюсь за горло, чтобы не задохнуться от слез. – Знаю, я очень вас разочаровал…

– Я учил тебя упорно стремиться к заветной цели, вот только нечего брать пример с литературных героев. Ты ведь никакой не Дон Кихот и не Жиль Блас и живешь не в книжке, а наяву.

– Это я отлично знаю. Прекратите разговаривать со мной как с идиотом и безумцем. Какова реальность, мне прекрасно известно – и именно в этом источник всех моих страданий.

– Ты ведь пишешь стихи каждую ночь, с самого своего возвращения, верно?

– Если я брошу это дело…

– То что же?

Я прикрываю рот ладонью, пытаясь скрыть громкий стук зубов. Он снова, снова говорит со мной как с подхалимом, несмышленышем, псом, пресмыкающимся у ног своего хозяина!

– Утри слезы. Откашляйся. И ответь мне как восемнадцатилетний юноша, а не как мальчишка, – требует он. – Не надо мне рассказывать, что без сочинительства ты умрешь. Никто еще не умирал от того, что загубил свою музу.

– Я люблю ее.

– Кого?

– Мою музу. Если вы убьете ее, отец…

– Где она теперь? В твоей комнате?

Я замираю, напрягая слух, силясь уловить знаки присутствия Линор в доме.

– Нет.

– Уверен? – Отец окидывает меня внимательным взглядом с ног до головы.

Не успеваю я ответить, как он хватает со стены мушкет.

– Что вы задумали?! – кричу я.

Он загоняет пулю поглубже в ствол, а потом берет с каминной полки жестянку с порохом.

– Нет ее у меня в комнате! – кричу я. Сегодня мы с Линор не виделись, и я верю, что ее и впрямь нет в доме – вернее, молю небеса о том, чтобы так и было. – Нет, это просто смешно! – Я кидаюсь к нему. – Перестаньте! Не надо заряжать ружье! Вы же не станете ее убивать, правда?

Он уворачивается и начинает старательно приминать порох шомполом.

– Отец! – кричу я что есть мочи и вырываю мушкет у него из рук.

Из коридора – точнее, со стороны моей комнаты – слышится громкий шум, будто на пол рухнуло что-то тяжелое. Мы с отцом вздрагиваем и резко оборачиваемся к двери.