Дуглас Престон - Обсидиановая комната

– Ну а ты, конечно, стал бы идеальным спутником жизни.

– Для тебя – да.

– Спасибо, но у меня нет ни малейшего желания соединять жизнь с психопатом, мизантропом, асоциальным типом и убийцей.

При этих словах на его лице мелькнула едва заметная улыбка.

– Мы оба убийцы, Констанс. Что же касается мизантропии, то разве и в этом между нами нет сходства? И разве неполная социализация не характерна для нас обоих? Может, будет лучше, если я просто опишу будущее, которое предвижу для нас. И тогда ты вынесешь свое суждение.

Констанс хотела было вставить два-три слова, но заставила себя молчать, чувствуя, что ее ответы становятся визгливыми.

– Ты – существо из другой эпохи, – начал Диоген.

– Когда-то ты назвал меня уродом.

Диоген задумчиво улыбнулся и махнул рукой, словно признавая это.

– Простой факт состоит вот в чем: ты не принадлежишь ни этому месту, ни этому времени. Нет-нет, ты предпринимала нечеловеческие усилия, чтобы интегрироваться в двадцать первый век, в сегодняшнее серое, бессодержательное общество. Я знаю, потому что наблюдал издалека за некоторыми из твоих попыток. Но это оказалось непросто, правда? И на каком-то уровне ты, вероятно, стала задавать себе вопрос: а стоит ли оно таких усилий? – Он помолчал. – Я тоже не принадлежу этому времени, но совсем по другой причине. Ты не могла ничего изменить в своей судьбе – в твою жизнь вмешался Енох Ленг, он убил твою сестру, взял тебя… под свое крыло. Как ты сказала, я тоже асоциальный тип. Мы как две горошины из одного стручка.

Услышав это банальное сравнение, Констанс нахмурилась.

Рассуждая, Диоген играл со стилетом. Теперь он положил его на клавесин и сделал шаг вперед:

– У меня есть остров, Констанс, собственный остров в архипелаге Флорида-Кис. Он находится к западу от Но-Нейм-Ки и к северо-востоку от Ки-Уэст. Остров невелик, но это настоящий бриллиант. Называется он Идиллия. У меня там дом, обдуваемый ветерком особняк, в котором есть книги, инструменты и картины. Из него можно наблюдать восходы и рассветы, и в нем немалый запас редких вин, шампанского и деликатесов, каких только пожелает душа. Я много лет готовил эту идеальную Идиллию, вкладывал в нее всю душу. Я готовил ее как бастион – мой последний и окончательный уход от мира. Но, выздоравливая в хижине в Джиностре, я понял, что такое место, каким бы идеальным оно ни было, будет невыносимо одиноким без другого человека – без того идеального человека, с которым я должен его разделить. – Он сделал паузу. – Мне нужно называть имя этого человека?

Констанс попыталась сформулировать ответ, но не смогла подобрать слова. Она ощущала слабый запах одеколона. Этот неповторимый и таинственный запах вызвал в ее памяти воспоминание о той единственной ночи…

Диоген сделал еще шаг к ней:

– Идиллия будет нашим бегством от мира, который не нуждается в нас и не интересуется нами. Мы можем прожить вместе сорок или пятьдесят отведенных нам лет, вместе, открывая себя друг для друга, прожить в удовольствии… и интеллектуальных занятиях. В теоретической математике есть проблемы, которые я хотел бы закрыть, проблемы, которые противились решению на протяжении столетий. Например, гипотеза Римана и распределение простых чисел. Мне всегда хотелось прочесть Фестский диск или сделать полный перевод этрусских надписей. Все это, конечно, крайне трудные задачи, на решение их потребуются десятилетия… если их вообще можно решить. Для меня, Констанс, важно путешествие, а не конечный пункт. И мы совершим это путешествие вместе. Мы родились, чтобы совершить его вместе.

Он замолчал. Констанс ничего не ответила. Это все происходило слишком, слишком быстро: заверение в любви, видение интеллектуальной утопии, приманка убежищем, спасением от мира… Некоторые его слова невольно трогали ее.

– У тебя, Констанс, будет все время, какое есть в мире, чтобы предпринять свою собственную одиссею разума. Подумай о тех проектах, которые ты сможешь осуществить. Ты можешь заняться писательством или живописью. Или изучением новых инструментов. У меня есть великолепная скрипка Гварнери – она будет твоей. Подумай об этом, Констанс: мы будем жить абсолютно свободными от этого серого, коррумпированного мира, отдаваясь самым сокровенным занятиям и желаниям.

Он замолчал. Мысли Констанс метались в наступившей тишине.

Немалая часть из того, что он сказал о ней, была правдой. После того как он так жестоко обошелся с ней, Констанс перестала думать о Диогене как о человеке. Он стал просто объектом ненависти, одноцветным существом, и ее интересовало в нем только одно – его смерть. Что она знала о его истории, его детстве? Очень мало. Алоизий намекал, что его брат был любознательным, очень умным, замкнутым мальчиком, – будущий капитан Немо, судя по его библиотеке и интересу ко всему странному и загадочному. Кроме того, Алоизий делал завуалированные ссылки на некое событие из детства, он не желал о нем рассказывать, но считал себя трагически ответственным за его последствия.