Дуглас Престон - Обсидиановая комната

Настроение у него было приподнятое. Этот тип Лонгстрит сдался, причем довольно быстро. Филипов не ошибся: они и вправду держат ФБР за яйца. Удивительно, насколько легко все получается, если у тебя в руках один из их верхушки. Будь это какой-нибудь хрен рангом пониже, они бы не были так сговорчивы. А теперь, когда они договорились о переводе Арсено на Манхэттен, Далка сможет собственными глазами убедиться, морочит ФБР им голову или относится к договоренности серьезно.

Тихий отзвук этого заявления Диогена постепенно замер, и комната погрузилась в тишину.

Констанс на мгновение впала в ступор. Его слова казались искренним, настоящим признанием в любви. Но она быстро избавилась от этого впечатления. Диоген уже подвергал ее унижению благодаря своей необыкновенной способности ко лжи, и это было всего лишь повторение прошлого.

Едва эта мысль промелькнула у нее в голове, как она задумалась: с чего это он решил, что ему снова удастся подобный фарс? К тому же Диоген не был способен на любовь.

«Я не только восхищаюсь тобой, но и боюсь тебя».

«Мы похожи во многом, очень во многом. А во многом ты превосходишь меня. И разве удивительно, что мое почтение к тебе только выросло?»

– Если то, что ты сказал, правда, – холодно произнесла Констанс, – тогда имей мужество доказать это. Появись передо мной.

Ответом ей были несколько секунд тишины. Потом Констанс услышала, как чиркнула спичка у нее за спиной. Она резко развернулась. И он уже был там, стоял у занавешенного гобеленами входа в комнату музыкальной коллекции, сложив на груди руки и прислонившись к стене рядом с только что зажженной свечой в настенном подсвечнике. Он почти не изменился – те же тонкие черты, что и у его брата, и в то же время совершенно другие; точеный подбородок, красиво очерченные бледные губы, коротко подстриженная рыжеватая бородка и странные разноцветные глаза, один орехового цвета, другой мутновато-голубой. Единственным отличием от прежнего Диогена был уродливый шрам от линии волос до челюсти, портивший скульптурное совершенство его левой щеки. В петличку его пиджака был небрежно воткнут цветок орхидеи: Констанс узнала Cattleya constanciana, бело-розовый цветок, названный в ее честь.

Констанс уставилась на него, пораженная неожиданным появлением этой призрачной фигуры из ее прошлого. Внезапно она прыгнула на него, стремительная, как летучая мышь, со стилетом в поднятой руке, целясь ему в глаза.

Но Диоген ожидал этого. Он молниеносно нырнул в сторону и ушел от удара, а когда ее рука с клинком мелькнула в воздухе, не попав в цель, он ухватил ее и сжал стальными пальцами, потом развернул Констанс лицом к себе и прижал ее вторую руку к боку, удерживая ее в тесном объятии. Стилет со звоном упал на пол.

Констанс забыла, какой он быстрый и сильный.

Она отвернула лицо в сторону, яростно и бесплодно сопротивляясь.

– Я тебя отпущу, – сказал он спокойным, ровным голосом, – если ты выслушаешь меня. Это все, о чем я прошу. А если после этого у тебя еще останется желание убить меня – что ж, убивай.

На несколько мгновений оба замерли. Наконец, смирив гнев, она кивнула.

Отпустив одну ее руку, Диоген нагнулся, чтобы поднять стилет. Констанс подумала, не пнуть ли его в лицо ногой, но поняла, что это безнадежно: физически он гораздо сильнее.

Что ж, пусть говорит.

Диоген выпрямился. Он отпустил ее вторую руку и отступил назад.

Она ждала, раскрасневшаяся, тяжело дыша. Диоген неподвижно стоял в свете свечи, словно ожидая ее реакции.

– Ты говоришь, что любишь меня, – сказала наконец Констанс. – Как же глупо с твоей стороны думать, что я тебе поверю.

– Но это правда, – возразил он. – По-моему, ты это уже поняла, даже если не хочешь признаться самой себе.

– И ты в самом деле думаешь, что после всего, что ты сделал, я отвечу тебе взаимностью?

Диоген развел руками:

– Тот, кто влюблен, полон безрассудных надежд.

– Ты упоминал о чувствах, которые я питаю к твоему брату. Тогда с чего бы мне проявлять интерес к его второсортному родственнику, особенно если вспомнить, как подло ты воспользовался моей невинностью?

Это было сказано презрительно, саркастически, с намерением побольнее ранить. Но Диоген ответил ей в той же мягкой, примирительной манере, которая была свойственна ему теперь:

– Мне нет оправдания. Как я и сказал, мое поведение было непростительным.

– Тогда зачем же искать прощения?

– Я не ищу твоего прощения. Я ищу твоей любви. Я был тогда другим человеком. И заплатил за мои грехи – с твоей помощью. – Он на мгновение поднес руку к шраму на щеке. – Что касается моей второсортности по отношению к Алоизию, то могу только сказать, что вы с ним никогда не были бы счастливы вместе. Неужели ты не понимаешь этого? Он никогда никого не любил после Хелен.