Дарья Сойфер - Чужие сны

– Чунька, фу! Я тебе! – прикрикнул на дворнягу старик, и та, взвизгнув и поджав хвост, метнулась под дом. – Вам кого?

– Простите, а Анна Федоровна здесь живет?

– Студентка ее, что ли? – Старик нахмурился. – Опять она не предупредила, что ее звонок слева?

– Да нет, я перепутала, наверное. – Лия с трудом сдержала радостное волнение. – Сейчас я тогда…

– Ладно уж, не надо, – проворчал мужчина. – Позову ее сейчас.

Скрипнув, окно закрылось, и старик исчез. Какое-то время Лия стояла в тишине, потом Чунька, выбравшись из своего укрытия, снова принялась потявкивать, но уже не так злобно.

– Тише, Чучундра, свои, – донесся до Лии женский голос, и из-за угла дома показалась Анна Федоровна.

Узнать ее было непросто. Нет-нет, черты лица остались те же, но теперь Мицкевич выглядела совершенно иначе. Ни следа выправки и чопорности английской дамы, напротив, вполне заурядная немолодая женщина. Домашний розовый свитер, шерстяная юбка, длинные волосы и очки без оправы. Увидев ее впервые, Лия решила бы, что перед ней бухгалтер или, на худой конец, школьная учительница, но никак не ученый, способный изобрести аппарат для записи снов. Впрочем, в этой реальности, наверное, подобное устройство никто не изобретал. Уж точно не Мицкевич, во всяком случае.

– Вы Кудряшова, да? По поводу пересдачи? – Анна Федоровна взялась за щеколду, и Лия не стала возражать. – Смело, смело, скажу я вам…

– Почему? – Лия прошла на участок, и Анна Федоровна жестом пригласила ее к дому.

– Ну как же! Алексей Викторович сказал, что на его лекциях вы почти не появлялись. Теперь вот пришли без предупреждения, хотя я назначала на завтра. И рассчитываете на положительную оценку?

– Ну… – Лия замялась, не зная, что соврать. Решила, что молчаливая растерянность прокатит лучше, чем ложь, и не ошиблась.

– Ладно, что с вами делать, – вздохнула Мицкевич, поднялась на крыльцо и, отряхнув сапоги, открыла входную дверь. – Пойдемте попробуем что-нибудь придумать. Но предупреждаю сразу: за пару занятий я вас на пятерку не натаскаю. Придется как следует постараться самой.

– Да-да, конечно, – с энтузиазмом кивнула Лия и переступила порог.

Внутри ее ждала скромная прихожая, потертый деревянный пол. Пахло супом и старыми книгами, на стенах висели фотографии и рисунки. Разувшись, Лия расстегнула куртку и подошла поближе: на нескольких картинках была изображена девочка с зелеными волосами. Где-то совсем схематично, по-детски, где-то почти профессионально, в стиле комиксов. Лия узнала и джинсы, и футболку, в которых была одета в тот день, восемнадцать лет назад. И несомненно, свои большие карие глаза.

– Нравится? – спросила Мицкевич. – Кажется, она немного похожа на вас.

– Кто это рисовал?

– Мой сын. У него много таких, я повесила только эти… Так, давайте не отвлекаться. Вы взяли у коллег конспекты?

– А где он сейчас? – Лия уже не могла сосредоточиться на своей студенческой лжи.

– Наверху, отдыхает после работы. Поэтому лучше здесь не шуметь, так что снимайте куртку и проходите в комнату, а я пока заварю нам чайку.

И Анна Федоровна, бережно поправив одну из рамок, ушла на кухню. Ждать и заботиться о вежливости Лия уже не могла, терпение иссякло. Сбросив куртку, она ринулась наверх по лестнице, чувствуя, что еще немного, и внутри все просто взорвется. Толкнула одну дверь – пусто, другую…

На застеленной кровати, вытянув ноги, лежал высокий – хотя, учитывая его положение, скорее длинный – молодой человек и читал книгу. Появление Лии заставило его вздрогнуть, приподняться на локтях, и весь мир вдруг куда-то поплыл. Те же голубые глаза, тот же сосредоточенный взгляд. Две реальности, два времени слились в одном мгновении.

– Ну наконец-то! – Паша отбросил книгу и подскочил к Лие. Протянул руку, коснулся ее зеленых локонов и широко улыбнулся. – Я боялся, ты больше никогда не придешь.

ЗРЯ Я СМЕЯЛСЯ над Наташиным коматозником. Крис Фарадэй, каким бы козлом он ни был, не заслужил такого. Никто не заслужил. Я спас Лию, Пашу – и что получил? Клетку. Заперт в палате, привязан к телу торчащими из него трубками. Не вижу никого, кроме врачей и матери, и не знаю, чье присутствие бесит больше. Хотя кого я обманываю? Знаю, конечно. Даже сейчас – когда я не могу ответить, когда моя жизнь висит на волоске – мать продолжает меня пилить. Разыгрывает трагедию, пускает сопли и ноет, ноет, ноет о том, что виноват только я. Какие-то наркотики, плохая компания… Она ни с кем меня не путает? Что она вообще знает обо мне, чтобы строить из себя мадам Всепрощение? Кто просил ее расставлять иконы и молиться? Ее гундеж только отвлекает от мыслей. Это жестоко, в конце концов, ведь я никуда не могу деться отсюда. И уши в астральном теле фиг заткнешь.